— Вылез, государь, я в степь из табора с молодыми ребятами по следу, по волчьему порыскать, да вот… — Хвалибог улыбнулся, — не с мертвой волчихой — приехал обратно с кралей живой. Татарина мы из мушкетонов[36] кувыркнули, а ее привез я сюда.
Сказал Хвалибог, поклонился и вышел. В шатре остались только Димитрий с татаркой, маленькой, дикой, почти совсем ребенком. Сушеной полынью пахло от нее и дымом. Турецкие монетки, нашитые у нее повсюду, позванивали на ней жалобно, как льдинки в ледоход. Она сбросила с ног чеботки, подошла к Димитрию, потрогала золотую кисть, свисавшую у него с нашейной цепи, и улыбнулась. Димитрий дал ей пышку медовую с изюмом, и татарка принялась жевать, усевшись у ног Димитрия, на рысьей шкуре. Потом взяла его руку, повернула ее ладонью кверху и стала вглядываться в ее бугорки и впадины и в спутанный узор пересекающих одна другую линий. Она начала рассказывать что-то Димитрию на непонятном своем языке, и постепенно голос ее перешел не то в пение, не то в причитанье. Димитрий выдернул у нее свою руку, и татарка приникла к его рукаву мокрым от слез лицом.
«Дурка, блажная…» — подумал Димитрий, и ему стало не по себе.
— Ну, чего ты, чего? — молвил он недовольно, но плечики татарки не переставали содрогаться, и она задыхалась в придушенном плаче.
Димитрий протянул к ней руки и, подняв ее легко, усадил возле себя.
— Ну, будет, малое, плакать что!
Он снял у себя с мизинца колечко с жемчужиной, окруженной алмазами, и надел его татарке на коричневый пальчик. Та улыбнулась сквозь слезы и снова овладела Димитриевой рукой. Татарка водила ноготком по Димитриевой ладони, уверенная, что по линиям его руки может прочитать его судьбу, и опять рассказывала ему что-то долго, вполголоса, как великую тайну. А когда добралась наконец до линии, ближайшей к большому пальцу, линия короткой и прерывистой, то снова заплакала и, выронив из своих рук белую руку Димитрия, стала выть и рвать волосы у себя на голове.
— Олю-ум!.. — причитала она, заламывая руки. — Олю-ум!.. О-о-о!..
«Олюм!..» С этим криком налетали татары на пограничные наши городки, швыряя на всем скаку горящие головни в лохматые стрехи и поражая всякого не успевшего ухорониться коваными булавами и копытами коней. «Олюм!..» — что значило: «Смерть!»
Димитрий понял предсказание татарки. Он наотмашь ударил ее в грудь и схватил лежавшую подле пищаль.
— Ведьма! — крикнул он, вскинув самопал[37] к плечу.
Грохнул выстрел, но татарка была уже за шатром. Улюлюканье поднялось по всему лагерю вслед маленькой чернавке в желтых шароварах, которая во всю прыть неслась прочь по обмерзлым горбам.
В шатер к Димитрию ворвалась перепуганная стража. Димитрий сидел бледный, с рыжеватыми волосами дыбом. А на разостланной по земле шкуре, возле стоптанных чеботков, обнизанных мелким серебром, дымилась нарядная пищаль, выложенная черепахой и насеченная золотом.
День пришел зимний, хмурый, обездоленный, неполадливый. Весь этот день кипело вокруг Димитриева шатра тысячеголосое человеческое море. Весь день толпились в шатре казачьи сотники и польские коменданты. Рыцари польские винили сотников в измене; сотники всячески ругали рыцарей; и все они вместе — и рыцари и сотники — кричали на Димитрия, торговались с ним, выскакивали вон и тотчас же с мятежом и криком лезли обратно к нему в шатер.
— Обещал ты нам легкий поход и зимние квартиры в Москве! — кричали поляки, наступая на Димитрия. — Московское золото обещал и рыцарскую славу! Обещал поместья и замки, раздолье и честь. Погибель нам с тобою, обманщик!
— Бродяга ты, а не царь! — ляпнул вертлявый, весь обглоданный какой-то поляк. — Насидишься еще на колу!
Атаман Корела, случившийся тут, весь затрясся от ярости, побледнело иссеченное рубцами лицо у преданного Димитрию казака. Он рванулся к обглоданному, стукнул его в ухо, даже язык у поляка наружу выскочил. Забряцала шляхта саблями, кинулись казаки на панов, натиском дружным выбили поляков вон.
Так прошел этот день. Димитрий и думать забыл о татарке и вспомнил о ней только к вечеру, когда, после ярмарки этой целодневной, остался наконец один.
«Татарка-чертовка, — завертелось у него в голове, — взялась пророчить, ну и напророчит беду». И то: ляхи без денег не хотят воевать; бегут и казаки; пагуба, могила, злочестье!.. Вчера называли царем, Александром Македонским, а сегодня, говорят, только и крику в лагере: «Самозванец, вор, Гришка Отрепьев!..» Ах ты, треклятье! Пусть уж кто — да не Гришка! И с чего они взяли, что Гришка? Дался ж он им, Гришка! Вот же он тут, дьякон Григорий, кому он не ведом! Ку-да там!.. Не верят, смеются… «Пусть, — кричат из-за саней, — поморочит нахально свою бабку козу!»
36
Мушкетон (фр. mousqueton) — разновидность огнестрельного оружия, особый род короткоствольных ружей для кавалерии.