У кровати стояла вычурная серебряная ваза с огромным букетом белых хризантем. Рихард поморщился и провел рукой над вазой, перелистывая изображение. Вместо хризантем — венок из бордовых роз.
Нужно было уходить. Смотреть, что делает и говорит Колдер после выписки, что рассказывает о взрыве. Но почему-то Рихард стоял и перелистывал изображения букетов и виртуального барахла, которое оставляли посетители. Ему не нравилось такое наслоение — в конвентах перед удалением можно было оставить один визуализированный посторонний предмет, и каждый следующий букет, каждая следующая открытка или сертификат прикреплялись к прошлому. Словно мертвеца хоронили в чужой могиле. Могила всегда будет носить имя того мертвеца, что лежит сверху.
Наконец Рихард остановился. У пустой кровати, ощерившейся в белый потолок стерильно-серебристым ортопедическим матрасом, стояла пачка чая. Черная упаковка с золотым вензелем — такие продавали в лавочках среднего сегмента в Младшем Эддаберге. Марш перед смертью купила Леопольду целый контейнер с такими пачками.
Рихард чувствовал, куда идет эта история. Чувствовал безошибочно, безжалостно — нельзя доверять Полю Волански, Марш все больше теряет связь с прошлой собой, и скоро будет так же далека от себя-живой, как та, живая, была далека от собственного аватара в башне-конвенте. Чувствовал, что совершил ошибку, обрек и себя, и Марш повторять свои пути — взрывы, мертвецы, обманутые люди, преданные люди. Чай этот проклятый.
Но это почему-то не пугало, не раздражало, и вообще Рихард мог бы сказать, что ему все равно. Мог бы, если бы не чувствовал — и сейчас, глядя на пачку чая в пустой палате он себе в этом признался — что это именно то, чего он хотел.
Пусть так. И пусть это кончится как угодно — ему хотелось прожить эту историю без вечного страха перед Аби, будущим и общественным одобрением, которого ему может не достаться.
Рихард усмехнулся и отдал команду сменить конвент.
Запись последнего интервью Колдера зеленела медленно растущими рейтингами — не ошеломляюще огромными, но, пожалуй, пугающе высокими. Рихард знал, как работают такие инфоповоды — когда-то ему делали рейтинги пьяные драки, а здесь целый теракт, да еще и есть погибшие дети. Он даже по выставленному свету видел, как старательно сервировали эту новость, и как жадно ее жрали зрители.
Кремово-бежевые стены, черное кресло, подсветка снизу — интимное освещение, подчеркивающее возраст и усталость. Колдер дает интервью сам, не прячась за аватаром, и камеры вьются над ним, словно мухи.
— … для меня это уже не имеет значения, — устало сказал он. — Куда мне это? Я все равно умру…
Рихард остановил запись и вывел на стену анализатор зрительского отклика. Как он и думал, на этих словах шкала рванула вверх. Люди ставили на паузу, всматривались в его лицо, а потом слушали эти слова снова. «Я все равно умру».
Если бы Рихард писал ему сценарий, Берхард Колдер должен был бы сказать именно эти слова.
Но анализатор убежденности на спинке кресла горел ровным зеленым светом.
А впрочем, ничего это не значило.
— Я все равно умру. Еще два месяца назад у меня был шанс, но теперь… Мне нужен был доступ к максимальной медицинской страховке. Дафна говорила, что я слишком много работаю, — усмехнулся он. — Видите, — по стенам поползли змеи графиков, лиловые и зеленые, — каждый час переработки стоил мне полутора позиций в медицинском блоке. А десять лет назад я начал принимать стимуляторы. В какой-то момент начал превышать дозу, Дафна мне на это указывала, а я молча ставил галочки в соглашениях — понимаю, принимаю, дайте еще. В профессиональном блоке значения росли, рейтинг рос, мне не на что было жаловаться. Я пять лет назад переехал в новый дом, — Колдер провел ладонью по подлокотнику, а потом закрыл глаза. — Знаете. Дом. В квартире, где я жил последние десять лет вечно заедала система кондиционирования. Я отправлял репорты, ее чинили, но потом она снова глохла. Поэтому я почти все время открывал окна ночью…
Рихард прижал кончики пальцев к щеке, словно у него заболел зуб. Под кожей вздрагивал нарастающий тик.
Окна он десять лет открывал. Надо же.
— … И вот впервые за десять лет ночью я оказался в совершенной тишине. Вентиляция не просто работала, везде были встроены очистители воздуха, ароматизаторы и блоки для насыщения воздуха недостающими элементами. Я знаю, что это полная чушь, много раз говорил, что идея, что можно надышаться кальцием совершенно абсурдна, но когда пространство вокруг настолько… дружелюбно, что пытается сделать полезнее каждый твой вдох… начинаешь верить, что все делаешь правильно. Видите, на аэробную терапию… мне хватало медицинской страховки, а когда Дафна показала…
Рихард быстро промотал момент со снимками и результатами анализов. Он не любил темных пятен чужих болезней. Не хотел думать о собственной страховке.
Только вспоминал, как сыто вздрагивали портативные капельницы под рукавами Леопольда. Будто они не лечат, а жрут.
— … я открыл окна. Все окна, и повесил обычные занавески, потому что светопоглощающие экраны оставляли неправильную степень освещения. Я выключил фильтры, чтобы в дом попадала пыль. Мне казалось, что это из-за стерильности развилось… И знаете, я только тогда смог спать спокойно. Под привычный шум. Теперь… поймите, я вовсе не пытался… я не работал для какой-то цели, я так и сплю, как будто у меня не работает вентиляция. Я не спасал Хельгу Соркин, чтобы вы сейчас брали у меня интервью. Я вообще не хотел его давать.
Рихард остановил запись. Ему не нравилось, какие слова выбрал Колдер. Анализаторы убежденности горели беспощадной зеленью, но если бы Рихарду нужно было, чтобы они этой зеленью горели, он бы выбрал именно такие слова.
Ты работаешь не ради дома с хорошей вентиляцией, а спасаешь пациентку, которой перед этим не даешь лекарства не ради интервью? А зачем?
Марш сказала бы, что это все потому что он хороший человек. Как же, он ведь совсем как Леопольд.
Давно стоило рассказать ей про Леопольда. Все рассказать, что знал раньше и что узнал, переехав в Средний Эддаберг. Стоило, но разве он должен был делать для Марш Арто больше, чем уже сделал?
Не слишком ли много он для нее сделал.
— … Благодарность? — усмехнулся Колдер на ожившей записи. — Нехорошо, когда человек в моем положении кого-то благодарит, я сам во всем виноват. Разве что своего патрона — Магду Леввер. Я обратился в службу поддержки пять лет назад с запросом о предоставлении специалиста для восстановления психической стабильности. Я тогда узнал о диагнозе. Магда не только помогла мне принять ситуацию, но и вместе с Дафной разработала стратегию стабилизацию блока медицинской страховки…
Рихард подался вперед. Мысль родилась пузырьком на дне сознания и устремилась вверх, петляя и набирая скорость.
— Она была рядом все эти пять лет, хоть я и привык ее не замечать, имела доступ к моему профилю и моим счетам…
Пузырек лопнул.
Вот оно.
Рихард медленно снял очки и потер переносицу, разгоняя мысли. И только потом посмотрел по сторонам.
Тамары в комнате не было, зато в соседнем кресле сидел Клавдий. Невозмутимый, гладко причесанный, поверх мятой мокрой рубашки накинут отглаженный пиджак.
И, кажется, он прямо сейчас допивал его чай.
— Я думал, вы приедете раньше. — Рихард заглянул в свою чашку. Ко дну прилипла пара чаинок.
— У меня были неотложные дела, — невозмутимо ответил Клавдий. — Поль обещал зайти через полчаса, как только стабилизирует вторую платформу.
— Она взорвала две платформы? — лениво спросил Рихард, внимательно разглядывая Клавдия.
На манжетах замытые пятна крови, руки едва заметно дрожат. Он с трудом вспомнил, что видел у причала этичные лодки с ручным управлением, то есть с жуткими палками, которыми надо грести вручную, но Рихард с трудом представлял кабинетного работника, который сможет догрести от города до платформ.