— Скоро придут. Я хотела с тобой поговорить прежде, чем все рассядутся.
— Зачем?
— Думаешь, мне нравится, когда люди злятся и убивают друг друга? — печально спросила она. И взяла Арто за руку — так мягко и незаметно, как когда-то брала за руку Марш ее мать, еще пытавшаяся заставить ее быть хорошей. Марш бы забрала руку. И послала бы эту тетку с ее браслетами и убаюкивающими интонациями.
— Мне жаль, что Поль хочет тебя убить, — продолжила она. — Ты можешь попросить Рихарда Гершелла отправить репорт с подробным описанием предполагаемого способа, и…
Арто поморщилась и забрала руку. Она не чувствовала прикосновения, но заметила, что женщина включила тактильную имитацию. Хотя точно знала, что говорит с оцифрованным ассистентом.
— Не хочешь, — заключила она. — Знаешь, я тоже сначала не была благодарна Абрахаму.
— Как ты умерла? — не оборачиваясь, спросила Арто.
— Меня убили. Не так, как тебя — человек из консервативной партии, который был против исследований Абрахама, вломился к нам в дом. Абрахам еще не вернулся с работы, а я только что забрала из школы восьмилетнего сына. Пораньше забрала, хотела сводить в парк. Мы стояли… я закрывала собой Рона. И тот человек выстрелил мне в живот — потому что у меня за спиной был ребенок, понимаешь? А потом выстрелил ему в голову, и я это успела увидеть. Знаешь, я совсем не обрадовалась, когда Абрахам меня оцифровал. И была против того, что он оцифровал Рона. Но я могла сколько угодно возмущаться, потому что Абрахам к тому времени выпил мизарикорд, тогда еще экспериментальный, поэтому он еще немного помучился перед смертью. И еще я никогда не увижу ни мужа, ни сына. Но я не ищу к ним дорогу, потому что за десятилетия поняла, что это правильно — смерть делает нас другими людьми. И люди, которыми мы становимся не могут быть с людьми, которых мы любим.
Арто молчала, потому что не знала, что говорить. У Марш в юности была обостренная эмпатия, которая доставляла ей только боль и неудобства. К возрасту, когда она умерла, на который ориентировалась Арто, Марш почти погасила любое сочувствие к посторонним людям.
Нужно было что-то сказать, но у Марш не было слов, и Арто их тоже не нашла.
Тихо звякнула штора из унизанных бусинами шнурков, закрывающая проход в зал. Арто обернулась и встретилась глазами с Хельгой Соркин.
Она была нескладная, слишком высокая и слишком сутулая. Зачем-то замотала шею цветным шарфом и нацепила голубой кардиган с белыми облачками. Арто вспомнила, как Марш брала у Бесси шарф, чтобы поехать к Леопольду, и не поленилась изобразить зябкое движение плеч.
— Привет, — хрипло сказала Хельга. — Я тебя давно вижу на конвентах, но все никак…
— Меня зовут Марш Арто, — равнодушно представилась она. — Ты можешь не тратить время на разговоры — я оцифрованный ассистент.
— Ну оцифрованный же. Что-то типа человека, — пожала плечами Хельга. Тяжело опустилась на свое кресло и подала Арто руку.
Не стоило этого делать, но Арто пожала ее руку. Второй крепче сжала папку.
— Берхард Колдер похож на человека, который очень много для меня сделал и очень много для меня значил, — глухо сказала Арто. — Он меня спас, а я его нет.
— Если ты тут сидишь — значит, нихрена он тебя не спас, — неуклюже пошутила Хельга. — Или ты до старости дожить успела, а тебя молодой сделали?
Арто покачала головой. Женщина рядом с тихим звоном пересчитывала браслеты.
— Ну вот видишь. Но ты не думай, я тебе правда сочувствую… — Анализатор Арто говорил, что она говорит правду. — Но такие люди, как Колдер, рождаются раз в сто лет. Не бывает двух одинаковых людей, а таких, как он… наверное больше нигде нет, — Хельга улыбнулась, но спустя мгновение помрачнела. — Операция должна пройти успешно. Я читала про модель лабора и смотрела отзывы на хирурга, которая будет оперировать. Орра Уледдлала всего пятерых за всю карьеру угробила. Должна справиться…
— Конечно она справится, — ласково улыбнулась Арто. — Как же иначе.
Женщина с браслетами укоризненно вздохнула и вдруг заговорила:
— Ты знала, что Орра будет проводить операцию до того, как Клавдию понадобилась помощь. Скажи, ради кого ты ее шантажировала?
— Ты знаешь про Орру? И про Клавдия? — спросила Арто, не размыкая губ. Хорошо, что они могут разговаривать без микрофонов и трансляторов.
— Да, — печально кивнула она. — Ты же сама знаешь — есть вещи, которые тебе известны, и которые известны тебе формально. В таком случае, ты можешь не принимать их в расчет.
— Это называется самообман.
— Рон каждый день играл в отцовском кабинете, хотя ему было запрещено, а еще таскал сладости из запертых шкафов, — вслух сказала она. — Думаешь, я не знала?
Арто снова молча пожала плечами. У нее не могло быть детей, и у Марш тоже. Она была опасно близка к запрету говорить в присутствии несовершеннолетних, и ничего не знала о том, как дети врут и видят ли это родители.
Анализатор услужливо нашел подходящее воспоминание — как она учила Бесси носить записки. Учила девочку врать так, чтобы взрослые не догадались. Но Арто не стала принимать это в расчет — Бесси совершеннолетняя и вовсе не такая дурочка, какой ее считали. К тому же никто не поймал ее на лжи.
Хельга сидела, расправив широкие плечи и вытянув белую шею в разводах сиреневых вен так, что морщины, не скрытые шарфом, почти разгладились.
Арто не анализировала обстановку несколько минут и не заметила, как зал наполнился людьми, а в операционной зажегся свет.
— Аве, Дафна, — прошептала Хельга. — Озвучь… только мне озвучь прогнозы… и порядок операции…
— Знаешь, что она делает? — спросила женщина в браслетах. — Она молится. Только теперь ее слышат и могут ответить.
— Как ей повезло, — скривилась Арто.
Орра зашла в операционную первой. В белом хирургическом костюме, с полностью закрытым лицом, но Арто точно знала, что это она. Следом появилась каталка с телом, целиком закрытым хрупким белоснежным куполом, и только голова Берхарда Колдера была видна. Ради шоу. Ради зрителей, на которых Арто впервые посмотрела.
У Хельги в глазах стояли слезы. Наворачивались на салатовые линзы, и Арто начала анализировать, насколько ее взгляд считается «настоящим» по меркам Марш.
Вот мужчина в синем костюме, брюнетка в бежевом платье, пластиковый пупс, изъеденный плесенью — еще один аватар. Девушка-подросток в черной мужской рубашке и мятой черной юбке. Она подняла на Арто жирно обведенные черным серые глаза и сочувственно улыбнулась. Зачем-то.
Арто не смогла бы это проанализировать.
Девочка в белом платье и ее мать в изумрудном костюме. Старик в огромных лиловых очках в блестящей оправе. И над всеми летают камеры — мелкие, дуохромные, как мухи. Мухи над кучей дерьма — а может, и над кучей трупов.
Марш была бы за «дерьмо».
Арто за «мертвецов».
Она отвернулась и стала смотреть на Колдера.
Рихард так хотел в этот город, в этот замечательный мир. Мир, где сбываются мечты, где Хельга Соркин может сидеть и смотреть, как спасают человека, который не дал ей умереть.
— Почему бы ни разу не поговорила с ним? — вдруг спросила женщина в браслетах. — Ты оставляла цветы в виртуальной палате, я видела. Почему ты с ним ни разу не заговорила?
— Потому что он не Леопольд, — прохрипела Арто и анимировала побелевшие пальцы, сжимающие папку.
— Ты с самого начала это видела. Почему на самом деле? Скажи мне. Если кто и может тебя понять, то только я. Марш заговорила бы.
— Марш ошибалась. Марш умерла. Я сделаю так, как надо.
Откуда-то Арто знала, что у Орры под темными очками темные мешки под глазами, густо замазанные охлаждающим кремом. Он забивается в морщины и течет к носу.
Орра плакала перед операцией и восемь раз говорила «Аве, Дафна», а потом отмахивалась от ответа.