— Поль прислал мне рабочую лицензию. А еще у меня ночью сперли топор. — Рихард на приветствия времени не тратил. — Рыбка. Приплыла и сперла.
— Вас это расстраивает? — уточнил Айзек.
— Ну конечно меня это расстраивает, это же был такой ценный предмет интерьера, — выплюнул он. — Задавал стиль комнате. У вас в лагере прячется девчонка, которую злые врачи наверное просто так держали на рецептурных эйфоринах, и у нее есть топор.
— А еще уважаемый член общества, который умудрился закончить карьеру пиарщика тремя трупами и которому злые социальные работники не просто так не давали рабочую лицензию, — не удержался Айзек. И улыбнулся облачку, закрывшему солнце.
Молчание Рихарда было почти физически ощутимо.
— Еще пошути, у тебя так замечательно получается, — наконец сказал он. — Зайди к Клавдию, там встретимся. Он на все согласился, так что когда все закончится — погрузишь его в абру и поплывешь в город.
— У него дырка в боку, — напомнил Айзек.
— Значит, удобнее будет тащить, — прошипел наушник. Полли несколько секунд растерянно молчала, а потом опомнилась и включила задорную детскую песенку про ежика.
…
Поль начал утро с чувства, похожего на печаль, и ему это не нравилось. Впервые за много лет он не мог ответить себе, правильно ли он поступает. И хочет ли он поступать правильно.
У людей в городах были границы куполов. Их не запрещалось пересекать, просто за куполами воздух был нефильтрованным, а солнечный свет смертельным. Поль и другие «исследователи» регулярно отправляли отчеты, полные все новых подробностей.
Арто не боялась ни солнца, ни воздуха, но она зависела от искусственно ограниченного действия сети. Границы для Арто пролегали в пустыне, вверх по течению реки. Туда они и отправились вчера вечером — Поль с транслятором и Арто со всей своей злостью.
Вчера пустыню топил особенный закат — красно-лиловый, накатывающий волнами, на которых дрожала золотая рябь. Поль сидел на песке, транслятор лежал напротив. У транслятора был широкий радиус действия, но Арто стояла рядом с Полем. Они смотрели в пустыню, и Поль рассказывал, как пахнет песок, речная вода и раскаленный мазут. Он старался. Выбирал слова, которые Марш должна была понять, но выходило что-то вроде «как снег, но наоборот». Арто благодарно щурилась и курила, распуская слишком густой для ее сигареты дым.
— Я устала, Волански, — говорила она. — Какого хрена Гершелл это все на меня взвалил?
— Он думал, что ты будешь жить какую-то другую жизнь, — мягко отвечал Поль, и сам себе верил.
— Обхохочешься. Я сраный песочек понюхать не могу, вот это жизнь. А знаешь, чем я ночью занималась? В конвенте трахалась. В конвенте, Волански. Настоящие вещи, настоящие поступки.
— Ты ведь пришла не потому, что не можешь поцеловать мужчину, который тебе нравится.
— Я пришла, потому что через полтора часа убью человека. Сделаю это с особой жестокостью, и водичкой на труп не покапаю.
— Ты знаешь о мертвецах в храме?
— Я искала Эда Таля. Таль выбрался. Копил воду, сушил хлеб, и однажды поперся за твоим вездеходом. Умер, конечно, в зоне действия сети Среднего Рейла. Знаешь, за что он ненавидел Клавдия? Какой-то хрен убедил его отца воспользоваться рыбьей костью, спер у него со счета все деньги, а потом голову ему проломил, вроде даже случайно. Какого-то хрена так и не нашли, но Клавдий нарисовал аватар, который казнили в очередную пятницу, и дело закрыли. Если бы Таль знал, что Клавдий еще и кость изобрел — вообще на говно бы изошелся. Может даже добрался бы до Валейна…
— Хочешь и для меня собрать папку?
— Хочу, чтобы ты меня убил.
— Если ты хочешь — почему не попросишь Гершелла?
Она дернула плечом и ничего не ответила. Еще час они сидели на песке, глядя, как закат тускнеет и становится непроницаемой чернотой. Потом Поль сел в вездеход и уехал, оставив транслятор. Арто осталась. Она не обернулась.
Это было вчера. Вчера Поль согласился, потому что давно знал, что этим кончится. А сегодня его с самого утра донимало это, похожее на печаль. Он говорил себе, что это от того, что Марш заслужила мрамор храма и прохладу воды, а он не сможет ей этого дать, но казалось, есть что-то еще.
Она была хорошим другом. А Поль всегда грустил, когда приходилось убивать друзей.
Тогда Поль решил, что увезет в храм и Клавдия, и его дочь. Сначала он не собирался этого делать, но потом решил, что Марш было бы приятно, что Клавдий с дочкой теперь вместе и что они похоронены в хорошем месте.
Клавдий тоже должен был понимать, что этим однажды кончится — ведь он дважды давал шанс любому преступнику остаться безнаказанным. Аватары, на месте которых должен был оказаться Поль, казнили шестнадцать раз. Девять раз Клавдий нарисовал его мужчиной, шесть — женщиной, и трижды мальчиком-подростком. Почти каждый раз у его аватаров был какой-то физический изъян, чтобы сократить уровень эмпатии зрителя, но трижды Клавдий рисовал красивых людей со злыми взглядами.
Однажды жизнь Поля оборвется, и никто не нарисует вместо него аватар — это он точно знал. Это было справедливо и правильно, Поль только надеялся, что кто-нибудь принесет ему воды.
Но с меланхолией пора было заканчивать. Он открыл Гершеллу доступ к рабочей лицензии, написал короткое сообщение и стал ждать.
Гершелл почему-то решил прийти сам. Поль ждал, что он просто откроет ему доступ, но он приперся с бутылкой абсента, сел в кресло и уставился на экраны, развернутые на стене напротив. У его ног разлегся пес, заняв половину кабинета. Он смотрел на Поля добрыми слезящимися глазами и розовый язык дрожал между клыков, белых и слишком острых для собаки.
— Я пришел поблагодарить вас за лицензию, — наконец сказал Гершелл. — Но у нее ограниченный функционал.
— Это стандартная лицензия для социально уязвимых групп работников — пенсионеров, инвалидов и несовершеннолетних. Ее проще всего сделать и легче всего ею воспользоваться, не привлекая внимания. — Поль хотел его успокоить, чтобы Гершелл как можно быстрее заткнулся и дал ему работать.
Но Гершелл не желал затыкаться. Развалился в кресле, плеснул абсент в стакан, на дне которого болтался мутный осадок, а потом во второй, к счастью, чистый. Протянул второй Полю.
Он стоял, глядя на изумрудные капли, стекающие по искристым граням, и стакан не брал.
— У нас было принято поминать умерших. Разве у вас не так? — с нажимом спросил Гершелл.
— Я еще никого не убил.
— Давайте выпьем за любого, кого вы увезли на своем вездеходе, а потом еще раз — за Марш.
— Тогда за Тересу Манс, которая сделала вездеход, — усмехнулся Поль. Взял стакан. Повертел его в руках и поставил на стол.
Гершелл в это время вручную набирал код на клавиатуре, выведенной между ушей собаки. Поль равнодушно наблюдал за ним, пока Арто не доложила:
— Вам предоставлен доступ к кабинету помощника «Арто».
Голос был таким ехидным, что Поль сразу понял, что Гершелл сделал не то, что от него требовалось.
Он не любил работать с визуализатором, и вместо того, чтобы надеть очки и зайти в рабочий кабинет, вывел на стол клавиатуру и экран. Несколько секунд смотрел на список доступных действий, а потом глубоко вздохнул.
— Я вас понял.
Список состоял из трех пунктов: изменение базовых настроек внешности, изменение базовых привычек и коррекция лексикона.
— Раз она вам разонравилась — сделайте ей белые кудряшки, отберите сигарету и запретите материться, — посоветовал Гершелл. — И через пару недель она сама себя уничтожит.
— Я дам вам расширенную лицензию, — вздохнул Поль. — Подождите минут сорок.
Гершелл только махнул рукой. Посмотрел свой стакан на свет и плеснул еще абсента. Салютовал Полю и замер на пару секунд с поднятым стаканом. Поль машинально взял стакан и повторил жест. Гершелл выпил абсент одним глотком, прищурился и опустил руку.
Поль на него уже не смотрел. Он поставил на стол свой опустевший стакан и отметил, что для человека с социальным уровнем рейтинга и почти пустым счетом, у Гершелла слишком хороший алкоголь.