– Хорошо вы излагаете, Борис Ильич. Понятно. Мне только одно непонятно. У нас-то, внизу, наладится все? К чему мы идем как общество? Знающие люди говорят, экономика налаживается. Значит, с потреблением все будет в порядке? Дефицит победим, а? Э-эх, потреблю!..
Гога мечтательно закрыл глаза. Гога и любит, и не любит дефицит. Он – гурман. Дефицит же мешает ему в должной мере потакать своим гастрономическим пристрастиям. С другой стороны, любой добытый с боем или хитростью дефицитный товар – прекрасная возможность лишний раз блеснуть перед нами своим великолепием. Каждый человек в той или иной мере тщеславен. И каждый удовлетворяет свое тщеславие любыми доступными способами.
Помню, месяц назад он выставил гостям малюсенькие чашечки, в которых подрагивало нечто, напоминающее по виду кофе со сливками.
– Угощайтесь, – с небрежностью султана предложил Гога.
– М-м-м… Изумительно! – мы взволнованно зашевелились, процеживая необычайно вкусный нектар сквозь почти сомкнутые губы и полоща им рот. – Это что?
– Новый кофейный напиток. Капуццино. Дефицит страшный!
Весь вечер Гогу распирало от гордости. Меня бы на его месте распирало не меньше. Только я терпеть не могу очереди. Поэтому настоящий дефицит – редкий трофей в моих руках.
– Не надо рваться в потребители, ребята, – сказал Борис Ильич.
– Не надо? – Гога раскрыл удивленные глаза и растерянно замигал.
– Не надо. Будьте творцами. Именно это должно стать вашей страстью. Есть человек-потребитель. Он же – человек-дьявол. Он живет потреблением. Это его животворные соки. Он потребляет, потребляет, потребляет. И именно это делает его довольным собой. «Эге-ге! – кричит он нам. – Смотрите, как я могу! Ну, разве я не красавец? Я так-таки таков, сяков, каков и претаков! И лучше меня в свете не сыскать!» Потребляет он, к несчастью, не только вещи, но и своих сородичей. Любит, обожает человечинку. Пусть и фигуральную. Пьет из окружающих, питаясь их вниманием, требуя их восхищения, выплескивая на них взамен свое презрение. А есть человек-боженька, человек-творец. Он созидает. Несет радость не только себе, но и последнему своему собрату из числа дьяволов-шакалов. Настоящий выбор – это моральный выбор. А не между апельсином и ананасом. Будьте творцами…
После обеда шеф отправил меня и Гогу в станкостроительный цех. Я должен был взять интервью у Тимофея Рочеткова, очередного героя нашей рубрики «Слава передовикам». Гога – сделать несколько фотографий.
Обращаться с фотоаппаратом я не умею. Боюсь. Термины «выдержка», «диафрагма», «композиция» нагоняют на меня тоску. Парализуют подобно задачке по математике. Аркаша фотографию знает, но брезгует.
А Гога в принципе – малый хозяйственный. Ничего не боится. Ничем не брезгует. Втихую пользуется казенными химикатами, пленкой и аппаратом для собственных нужд. Борис Ильич закрывает на это глаза.
– Я вот думаю, – сказал как-то Гога, – может, советский человек и не ворует вовсе? Может, это мы так сами себе справедливую зарплату назначаем?
Аркаша не преминул ввернуть:
– Ты еще об этом передовицу напиши.
По дороге в цех Гога угостил меня бутербродом с сыром.
– Все-таки хорошо, что, кроме «Российского», у нас есть и другие сыры, – сказал он, без аппетита пережевывая свой бутерброд.
– Сильно сомневаюсь, что на свете вообще есть вкусные сыры, – заметил я.
– Есть. Я как-то ел эстонский. Очень вкусно.
– Эстонский? Хм… Что ж, эстонский, возможно, неплох…
Гога отличается высоким ростом и сильной худобой. Везде, даже в столовой, он появляется в берете. Этот берет придает ему сходство с изможденным голодом птенцом. Причем внешностью сходство не ограничивается. Иногда мне кажется, что прожорливость Гоги – это некая потребность наесться про запас.