– А подрастешь идейно – будешь нашим знаменем.
– Знаю я ваши «знамена», – отказался я от столь сомнительной чести. – Это будет моя тушка, насаженная на кол-древко.
– Но-но! Я бы попросил постесняться в выражениях!
Товарищ Зоркий поморщился. На лице у него неизменно присутствует пресное выражение. Пару раз я предлагал Борису Ильичу подловить парторга как-нибудь вечером и плюнуть в лицо, чтобы хоть так смыть с него эту пресность, а заодно и отомстить за нападки. Оба раза шеф, разумеется, отказывался, да еще называл меня идиотом.
– Я похлопочу, чтобы тебе повысили оклад, – пообещал парторг уже спокойным голосом.
– На сколько?
– На пять рублей.
– А это точно прибавка? Больше похоже на поправку.
– Пятнадцать.
– Маловато.
– Меркелов, чего ты хочешь?
– Справедливого отношения.
– Каждый требует к себе справедливого отношения, а подразумевает особое расположение. Сколько ж тебе надо? Какую такую полезную информацию я могу от тебя получать, если и так понятно, что ваша редакция – рассадник заразы? Там даже не каждого второго, а каждого ставь к стенке. – Товарищ Зоркий тут же поправился: – Каждого, кроме тебя, конечно… Двадцать пять. По рукам?
Парторг отпер сейф и достал увесистую тетрадь. Пролистав, раскрыл на чистой странице.
– Что у тебя есть для меня? – спросил он выжидательно.
Я перевел двадцать пять рублей в букеты и бутылки шампанского. Получалось неплохо, хотя и не слишком жирно.
В матримониальном плане мало зарабатывающий мужчина эквивалентен некрасивой женщине – столь же непривлекателен. В день зарплаты я чувствую себя вполне привлекательным. Наличие, пусть и временное, лишних денег сообщает чувство превосходства над остальными мужчинами. Тут же рождается ощущение, что в финансовом плане любой девушке будет с тобой надежно. Ты начинаешь посматривать на себя как на отличную партию, сокровище, которое следует носить на нежных женских ручках. Когда же деньги исчезают, возникает озлобление на тех, у кого они водятся в достаточном количестве.
– Товарищ Зинин подбивал меня изловить вас как-нибудь вечерком потемнее и плюнуть в лицо, – сообщил я. – Дважды подбивал.
Я упивался своей изобретательностью. Блеснуть изобретательностью у меня получается нечасто. Поэтому я никогда не отказываю себе в удовольствии поупиваться ею. К своей коварности я отношусь без эмоций.
– Та-ак… Ты сможешь подтвердить это публично? – спросил товарищ Зоркий, записывая что-то в тетрадь.
– Вот еще! У нас речь шла о передаче информации, а не публичных обличениях.
– Хорошо, хорошо… – Парторг скривил досадливую мину. – Что-нибудь еще?
– Пока – нет. Для начала обеспечьте мне прибавку. А там будет и что-нибудь еще…
Товарищ Зоркий захлопнул тетрадь и укоризненно пробубнил:
– Вот в таких условиях и приходится, так сказать, самолеты в космос запускать…
– Могу идти? – в свою очередь спросил я.
Парторг неопределенно молчал.
– Мстить будете? – поинтересовался я и уточнил: – Борису Ильичу?
– Нет, ну что ты… – забормотал товарищ Зоркий, пряча глаза. – Как можно… Мы все здесь взрослые люди…
Я сразу же понял, что он лжет. Определить ложь совсем нетрудно. Все дело в голосовой экспрессии. Если человек всегда говорит уверенным, высоким голосом, а тут вдруг начинает мямлить что-то тихим – лакмусовая бумажка сработала. И наоборот – тихоня вдруг начинает отнекиваться с несвойственной ему выразительностью, будто на театральной сцене.
– Вася, одолжи до завтра рупь сорок, – просите вы своего громогласного коллегу-весельчака.
– Ой, ты знаешь… – смущенно бубнит тот.
Все, даже не сомневайтесь: в Васиных карманах легко наскрести рублей пять, а то и червонец.
– Можете быть со мной откровенны, – воззвал я к парторгу. – Я ведь с вами откровенен.
Товарищ Зоркий посмотрел на меня оценивающе и сказал:
– Мстительность – прекрасное свойство. Замечательное! – Он вскочил на ноги и принялся ходить взад-вперед, то и дело восклицая с жаром; видно, вопрос был для него из числа, так сказать, животрепещущих. – Если ты мстишь, тебя не задирают! А если только бормочешь что-то о мести неба, о тебя вытирают ноги. А то некоторые думают: судьба, мол, накажет. Нет, это не работает! Не надейся на судьбу. Накажи сам! Коли судьба благоволила к хаму, с чего ей вдруг поворачивать против него? Не будет же она мстить самой себе, право слово! Это ж глупо… Вот…