Когда я вышел от парторга, рабочий день уже закончился. От цехов и здания администрации к проходной текли вереницы граждан, отдавших восемь часов своей жизни трудовому долгу.
Впереди маячил одинокий вечер. Было жарко, и невыносимо хотелось пить. Вместо остановки я направился к универсаму, возле которого летом всегда торгуют пивом в розлив.
Толпа молчаливо мялась в очереди к бочке, поставленной на самом солнцепеке. Потная продавщица исходила криком, требуя освободить кружки. Расположившиеся в соседнем скверике мужики расставаться с кружками не спешили. Добродушно порыгивали и поплевывали шелухой соленых семечек. Голуби бойко клевали шелуху в поисках уцелевшей мякоти.
Проходивший мимо работяга с бутылкой водки задиристо крикнул:
– Пиво – для слабаков!
– И для любителей пива… – миролюбиво ответствовала очередь.
Кто-то мягко взял меня за локоть:
– Санек, что-то ты давно здесь не появлялся. Забываешь старых друзей.
Я обернулся. Меня поедали страждущие глаза Степаныча.
– Мужики лещом угостили. – Степаныч продемонстрировал газетный конверт у себя подмышкой.
– Сейчас все будет, – успокоил я его. – Боюсь только, пиво уже теплое.
Пиво оказалось достаточно прохладным. Мы устроились на загаженной окурками и шелухой траве. Степаныч расстелил газету, чтобы создать подобие уютного островка чистоты. Разломил леща, протянул мне сочащуюся жиром спинку.
В ближайших кустах раздавались истеричные трели воробьев. Почему-то так выходит, что даже любовные песни птиц звучат истерично. Я вздохнул и поднял кружку.
Мы чокнулись и отпили по трети. Мягко закружилась голова. Мною тотчас овладели благодушие и глупая, ничем не подкрепленная вера в то, что все будет хорошо. Если бы в тот момент меня спросили: «Веришь ли, что все будет хорошо?» – я бы обязательно ответил: «Ну, а чего бы мне и не поверить во что-нибудь приятное?» – или еще какую чушь в этом роде.
Я отхлебывал пиво и рассматривал Степаныча. Не виделись мы месяца три-четыре. За это время он сильно изменился. Исхудал. Даже иссох. От несвежей рубашки веяло запашком затхлости. Вместо былой щетины его щеки покрывала пегая борода. Во всем его облике сквозило мрачное безразличие к себе. Думаю, это безразличие распространялось и на его отношение к собственному будущему.
И все-таки он оставался для меня жизненным авторитетом. Вероятно, дело здесь в разнице наших возрастов.
– Степаныч, – начал я, пожевывая солоновато-сладкую спинку леща, – а как у тебя дела с прекрасным полом?..
Глава 4. Степаныч
Со Степанычем я познакомился года два назад. У этого самого универсама. Тогда я еще не работал в редакции и потому не считал зазорным распивать спиртное в компании деклассированных элементов.
Да и сейчас не считаю зазорным. Даже шеф, уж на что интеллигентный человек, а не брезгует иногда выпить хоть с грузчиками, хоть со сторожами.
– С библиотекарями мне дело иметь, конечно, приятнее, – поясняет он. – Но я не хочу сказать, что рабочие со скотного двора хуже. Они другие. Они грубые. Недалекие. Но они не хуже. Они для другого общения. Когда мне хочется выпить, я иду к работникам фермы, а не к библиотекарям.
Лично я с библиотекарями не пил. Сравнивать не могу. Зато довелось мне одно время выпивать с библиотекаршей. Мы с ней встречались на протяжении полутора месяцев. А пили для разрядки: общение со мной изматывает не только моих любовниц, но и меня самого. В целом она была тихой, порядочной женщиной, но, махнув лишнего, сатанела. Мужики тоже сатанеют от алкоголя, однако если в их случае это просто отвратительно, то с женщинами это одновременно и отвратительно, и страшно. Дело, наверное, в том, что как сладить с мужиком я знаю: двинуть в морду или применить кодовый ключ – «Я тебя уважаю». Бить женщину, даже пьяную, – последнее дело. Код же «Я тебя уважаю» к ней неприменим. Она выплевывает этот ключ и только свирепеет. Как ни странно, но код «Я тебя люблю» в таких случаях тоже не годится…