— Да.
— Эта самая. Которая закрывала сейчас внизу… Видная из себя. В теле.
— А кому?
— Этого я не знаю. Я сразу проскочил…
«Тамара… — Понял Денисов. — Она впустила жену Коэна Злату… А дежурная медсестра поселила ее в изолятор».
Начиналось утро. Всюду были знакомые приметы уже начавшейся вокзальной жизни. Официантка, выбежавшая покурить. Глухонемые торговцы с эротическими календарями — крутые ребята с высоко выбритыми висками. Армянские женщины в траурных платьях. Финский нож в чужом, случайно раскрывшемся кейсе — мир постоянных наблюдений розыскника…
В комнате матери и ребенка уже шли суетливые процедуры оформления, выписки, кормления; нянечки готовили постели вновь прибывшим с утренними поездами. Гремели железные ящики с детским питанием. Считали белье.
— В изоляторе никого нет? — спросил Денисов у медсестер, на этот раз они были в комнате обе.
Тамара сказала небрежно:
— Хватит с нас и того случая. Сколько можно?
Старшая пояснила:
— В триста двадцать пятую никого не поселяли. С той ночи. А в соседней сдавали. Мальчик со сломанной ногой и его мама… Ночью отправили…
Сновал ежеминутно лифт, доставляя женщин с детьми, хлопали двери. Было слышно, как во все раковины умывальной с шумом била вода.
Денисов прошел в изолятор. Длиннющий со множеством дверей коридор снова показался никчемным, попросту лишним.
«Предбанник…»
Он прошел в триста двадцать пятую. Кровать, на которой погибла Хойна, была чисто застелена, сверху на свернутом одеяле по диагонали положена свежая простыня, концы которой снова были подогнуты под матрац. Начальница строго взыскивала за несоблюдение единообразия.
— Вот вы где… — Он не слышал, как в изоляторе появилась патронажная сестра. — Не нашли, кто ее? — Она показала на кровать.
— Нет пока.
— Такая славная старушка… — Она хотела что-то еще сказать, но промолчала, поправила халат, надетый из-за жары на голое тело. — Ну и лето стоит… Из душа бы не выходила… — Ей хотелось обратить внимание на себя. — Что ему за это будет, убийце? Расстрел? — Приятное лицо ее портила достаточно широкая щелка между двумя верхними резцами впереди.
— Это трудно сказать…
У него тоже были вопросы к ней, но он решил их не задавать и вообще не начинать разговор, который неизвестно сколько времени мог продлиться. Теперь он не сомневался, что именно Тамара впустила Злату в комнату матери и ребенка и шепнула дежурной, чтобы та ее оформила.
«Сколько они берут за ночь? Пять рублей? Семь? — подумал он. — Чистый доход недобросовестной смены…»
— Ты все цветешь… — пошутил он.
— А что мне?! — Она пошла по коридору, поигрывая полными голыми коленками.
Вторую кровать, стоявшую под углом к первой, не перестилали, Денисов заметил бросившийся ему в глаза при осмотре остаток фабричного сорванного бумажного ярлыка «ф-ка…, ГОСТ…»
Ему захотелось проверить случайно возникшую у него гипотезу.
Концы свернутой и положенной по диагонали второй простыни были подогнуты, а не засунуты под матрац!
«Любопытно…»
Он вернулся к дежурной медсестре.
Она была одна, голос Тамары слышался в конце коридора, в умывальной, она делала кому-то замечание.
Медсестра поправляла бумаги, в беспорядке лежавшие под канцелярским стеклом, — списки телефонов, рекомендации на случай паралича, удушья, укуса змей.
— Вторую кровать в изоляторе не перестилали? — спросил Денисов, когда она освободилась.
— Да нет. — Дежурная не упустила случая улыбнуться. — А что?
— Не помните, когда на ней меняли белье?
— Вечером в тот день. При мне. Перед тем, как все случилось.
Он позвонил в дежурную часть:
— Подошли сюда с кем-нибудь пластилин и печатку…
— Хочешь опечатать комнату матери и ребенка? — спросили на другом конце.
— Только изолятор.
— Я еще нужна? — медсестра улыбнулась по-прежнему устало и чуть плутовски.
— Сейчас мы запрем изолятор и поставим на дверь печать… — Ему было жаль ее: с хорошей сменой, при поддержке честной начальницы комнаты матери и ребенка она никогда не попала б в такую грязную историю.
Наутро вторую кровать следовало скрупулезно осмотреть и изъять с простыней и наволочек микрочастицы для спектрального анализа.
«На ней кто-то спал… Выходит, как раз в ту ночь. И, уходя, заправил не так, как тут принято…»
Денисов достал из сейфа привезенное Ламбертсом розыскное дело, том раскрылся на отпечатанном латинским шрифтом акте комплексной экспертизы… Увы! В нем не было ни одного русского слова.
«Кто-то катил бочку на Коэна…» — предупредил Ламбертс по поводу исследованной анонимки.