The harp that once through Tara's halls
The soul of music shed,
Now hangs as mute on Tara's walls,
As if that soul were fled. —
So sleeps the pride of former days,
So glory's thrill is o'er,
And hearts, that once beat high for praise,
Now feel that pulse no more.
No more to chiefs and ladies bright
The harp of Tara swells;
The chord alone, that breaks at night,
Its tale of ruin tells.
Thus Freedom now so seldom wakes,
The only throb she gives,
Is when some heart indignant breaks,
To show that still she lives.
ЭТА АРФА, ЧТО В ЗАЛАХ БОЖЕСТВЕННОЙ ТАРЫ[2]
Эта арфа, что в залах божественной Тары
Душу музыки в звуках являла,
Нынче молча висит на стене, и порталы
Онемели, и тьма их объяла.
Это гордость минувшего тут затаилась,
Слава прежняя здесь опочила.
Сердце, что ради вольности пело и билось,
Звуки арфы давно позабыло.
Нет ни воинов больше, ни женщин отважных
В залах Тары, где арфа пылится,
Но порою аккорд этих струн отзвучавших
Из безмолвия хочет пробиться.
Так проснуться стремление к вольности хочет
И очнувшихся струн переливы
Вновь звучат: в них забытая ярость клокочет,
И призывы к сражениям живы.
АРФА ТАРЫ
Та арфа, что пела под сводами Тары,
Не петь ей уж песен родных,
В ней будто душа, за последним ударом,
Слетела со струн золотых...
Так смолкла и гордость народных преданий,
И слава минувших веков,
И сердце, что билось святым упованьем,
Теперь не забьется уж вновь...
Где рыцари, девы на игры сбирались,
Там арфа в забвенье, молчит,
И только, порою, струна, разрываясь,
О жизни былой говорит...
Что в сердце народном таится свобода,
Что дышит живая струя.
О том нам вещает в порыве бесплодном,
Тоской разрываясь, душа!..
AS A BEAM O'ER THE FACE OF THE WATERS MY GLOW
As a beam o'er the face of the waters may glow
While the tide runs in darkness and coldness below,
So the cheek may be tinged with a warm sunny smile,
Though the cold heart to ruin runs darkly the while.
One fatal remembrance, one sorrow that throws
Its bleak shade alike o'er our joys and our woes,
To which life nothing darker or brighter can bring,
For which joy has no balm and affliction no sting —
Oh! this thought in the midst of enjoyment will stay,
Like a dead, leafless branch in the summer's bright ray;
The beams of the warm sun play round it in vain;
It may smile in his light, but it blooms not again.
КАК ЛЯЖЕТ ЛУЧ НА ТЕМНЫЙ ЛИК ВОЛНЫ
Как ляжет луч на темный лик волны
И высветит его до глубины,
Так выявит румянец молодой
Тьму скрытых чувств, как бездну под водой.
Воспоминанья о былом томят,
В них скрыт печали неизбывный яд,
И тот неутешительный недуг
Не лечат даже радостью, мой друг.
На ветке срубленной цветам не цвесть! —
Ни Бог, ни время не помогут здесь:
К теплу и свету тянется листок,
А в нем давно прервался жизни ток.
ЛУЧ ЯСНЫЙ ИГРАЕТ
Луч ясный играет на светлых водах,
Но тьма под сиянием и холод в волнах.
Младые ланиты румянцем горят,
Но черные думы дух юных мрачат.
Есть думы о прежнем: их яд роковой
Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;
Ничто не утешит, ничто не страшит,
Не радует радость, печаль не крушит.
На срубленной ветке так вянет листок!
Напрасно в дубраве шумит ветерок
И красное солнце льет сладостный свет:
Листок зеленеет, а жизни в нем нет!
«Как солнце золотит поверхность тихих вод…»
* * *
Как солнце золотит поверхность тихих вод,
А в глубине меж тем объяты волны тьмою, —
Улыбкой так лицо озарено порою,
Хотя в душе печаль гнетущая живет.
На нас унылый луч осенних бледных дней
Бросает о былых скорбях воспоминанья,
И радость ли нам жизнь дарит или страданья —
Нам всё равно тогда: мы безучастны к ней.
Не так ли ветвь одна засохшая висит
На дереве, что всё покрыто пышным цветом;
Облитая зари вечерней алым светом,
Она еще красой обманчивой манит,
Но ей уж не расцвесть, и свежею листвою
Листва поблекшая не сменится весною.
THE MEETING OF THE WATERS
There is not in the wide world a valley so sweet
As that vale in whose bosom the bright waters meet;
Oh! the last rays of feeling and life must depart,
Ere the bloom of that valley shall fade from my heart.
Yet it was not that nature had shed o'er the scene
Her purest of crystal and brightest of green;
'Twas not her soft magic of streamlet or hill,
Oh! no, — it was something more exquisite still.