Снился Ленинград. Долго в Архангельске я уже находиться не мог – начал привыкать ездить в Питер. Меня манило вот это волшебное состояние интенсивной работы и общение с продвинутыми коллегами. В родном городе кипела какая-то рок-жизнь, но после Питера она, конечно же, казалась более разряженной. Поэтому при первой же финансовой возможности я садился на самолет и летел к Тропилло. Так я попал в конце 1984 года на 3й фестиваль Рок-клуба. Андрей Тропилло силами своих технических средств организовал запись всех концертов на два магнитофона “Тембр”, которые стояли у Вишни, когда я у него жил во время записи предыдущего альбома. Чтобы обеспечить ровную тягу на удвоенной скорости, Андрей поставил на советские магнитофоны иностранные двигатели, они были вдвое выше родных, поэтому нижних крышек девайсы не содержали, впрочем, как и боковых: они представляли собой два растопыренных каркаса. Все это, включая пульт и какие-то обработки, было размещено в большом помещении, примыкающем к концертному залу. Сигнал со всех микрофонов разветвлялся на зальный пульт и пульт Тропилло двумя большими “косами”.
Я оказался здесь прямо с самолета, Андрей показал мне принцип своей придумки, описал схему и вдруг куда-то пулей вылетел по организационным вопросам. Помещение было закрыто и огорожено, зрителей туда не пускали, только некоторые музыканты и операторы, помогавшие Андрею на сцене удаленно, могли находиться в этой импровизированной аппаратной. В углу расположилась небольшая кучка людей, и кто-то окликнул меня, пригласил в круг. В центре компании я увидел молодого, интеллигентного вида человека, в очках с припорошенной опилками бутылкой портвейна в руке. “Познакомься”, – мне говорят, – “это Юра Шевчук”. Мы познакомились, уже знали друг о друге. В Архангельске я слышал альбом “Периферия” и мне он очень нравился. Точнее, не очень, что б уж очень, но на фоне всего остального, мне нравилось. Бутылка откупорилась, стаканы принеслись, и за знакомство мы с ним чокнулись.
В фойе на стенах висели стенды с работами питерских фотохудожников. Здесь чувствовалось наличие арт-процесса – все было жутко необычно для неискушенных глаз. На одной из больших фотографий, почти в полный рост были изображены двое, ну с такими выражениями лиц, что я подспудно предположил, что уж их-то музыка обязательно должна мне понравиться. Подошел поближе, прочитал: “Алиса”. Стало очень интересно. На концертном плакате Кинчев и Задерий, с такой энергетикой…: они застыли в едином порыве, и я тогда, помню, испытал чувство зависти, что даже в их фото царит такое единство. Казалось, что снимки с какого-то западного концерта.
Зашёл к Тропилло. Я спросил, когда “Алиса” будет выступать – очень боялся пропустить. Обстановка фестиваля была классическая: какие-то группы выступали практически для себя и для своих друзей: вся публика разбредалась по фойе и по дальним углам. Группировались кучками – кто пил, кто курил, кто байки травил. Яблоку негде было упасть. Некоторые выступления собирали в зале полный аншлаг – люди сидели в проходах, друг на друге. Такая примерно обстановка воцарилась, когда настал черед Алисы. Всех – из фойе, из кафе, из туалетов, изо всех дыр и подсобных помещений, затянуло в зал, будто гигантским пылесосом.
Первым на сцену вышел в боевой раскраске Слава Задерий, основатель группы. Его попросили с пульта издать какой-нибудь звук, он заиграл басовый риф и зарычал в микрофон какие-то хлесткие строчки – тут я и присел. “Ого!”- подумал я, -“вот это Алиса…”. Но не тут-то было – постепенно стали выходить остальные музыканты, уплотняя своим появлением волну звука, исходящую со сцены. Кинчев вышел последним и зал неистово взревел. Этот звук я услыхал тогда впервые – никогда досель мне не приходилось самому участвовать в подобном мероприятии, я даже не предполагал, что так бывает. Все только “знали”, что будет круто, но никто раньше Кинчева не видел, и такая реакция зала на дебют меня обескуражила.
Я стоял, загипнотизированный Костиным мастерством. Он представлялся мне удавом, который смотрит на полный зал кроликов и думает, с кого начать. Слов я не разобрал, ибо были плохой аппарат и этот жуткий ор по сторонам…, но Костина подача! Выступление прошло на одном дыхании и произвело на меня неизгладимое впечатление. Справедливости ради, надо сказать, что весьма благоприятное действие оказал выпитый с Шевчуком портвейн. Я уже рассказывал, что никакой русскоязычной музыки не воспринимал, и собственно, ничто из того, что в то время записывал Тропилло не вызывало во мне никаких эмоций. Но когда я услышал Алису, понял: не одни мы тут, на Земле. Мероприятие нагрело меня до такой степени, что хотелось немедленно схватить инструмент и приступить к записи. Я понял, каким должен быть очередной Облачный Край, и этот концерт откликался во мне, на протяжении всей работы над альбомом.