Тогда Борис с семьёй проживал на ул.Софьи Перовской. Мы быстро домчались и вошли в подъезд. Легендарный, всем подъездам подъезд – его еще в кино снимали, о нем еще в Архангельске я слышал, но подобного ранее никогда не видел. Точнее, я видел подъезды, исписанные и изрисованные всякими дегенератами, но я еще никогда не видел подъездов, исписанных любовью к одному единственному человеку. И, несмотря на внешние признаки полного хиппизма, я про себя отметил, что никакого даже намёка на “тяжёлый” дух и в помине не было. “Странно, что никого еще нет” – отметил Андрей, прочитав удивление на моем лице, добавил: – “Можешь представить, что здесь творится по вечерам”.
Дверь открыл Борис и пригласил нас в дом. Это была жуткая коммуналка с уходящим куда-то вдаль бесконечным коридором, а Борис жил в крохотной комнатёнке, отгороженной от кухни тонкой фанерной стенкой. Я удивился – сам ведь сызмальства пользовался благоустроенным жильем им.тов. Хрущева, но при всей низкости потолков и малостью объёмов, это было отельное жилье с горячей водой.
Борис был дома один, за старшего, точнее. Под ногами, вился двухлетний сынишка Глеб, и Борис старался при нас не выпускать дитё из рук. Глеб всё время что-то лепетал на ему одному известном языке, а Борис отвечал ему по-английски. Тропилло немедленно поспешил вступить с ним в дискуссию на тему целесообразности общения со стулом на языке стола. Гребенщиков выдвинул свои аргументы, и завязался разговор, мало относящийся к причине нашего прибытия. Слово за слово, Борис достал вожделенную гитару передал её мне. Рычажком он не пользовался, но я попросил непременно его найти, и БГ удивился, что есть еще анахроники, которые им пользуются. Получив необходимое, мы поехали снова в студию. “Что еще тебе нужно?” – спросил Андрей по дороге. “ФУЗ!” – ответил я. “Сейчас никто не говорит так”, – поправил меня Андрей, – “Дисторшн говорят, или овердрайв”. “Да мне похуй”, – я начинал немного сердиться, – “фуз не фуз, главное, чтобы жужжало позабористей”.
Мы вернулись в студию, перекусили, и Тропилло вновь побежал в учительскую звонить, оставив меня привыкать к инструменту. Очень быстро у Андрея всё необходимое нашлось: примочки, клавиши и бас согласились дать Странные Игры, которые как раз всё это недавно приобрели. Я остался осваивать Борин инструмент, а Тропилло полетел в Рок-клуб, где договорился встретиться с братьями Сологубами на предмет примочек. Спустя совсем немного времени, он вернулся и высыпал из сумки настоящее богатство – сон гитариста: Boss Overdrive, Boss Flanger и Boss Compressor. Если бы в то время мне был знаком тупой американский возглас “wow”, я бы его непременно в тот момент бы употребил. На закуску, со словами “а это тебе должно понравиться”, он достал последний прибор красного цвета Boss Octaver и не ошибся, надо сказать.
Когда я его врубил – сразу понял – вот, что мне не хватало. Тропилло понял, что мне необходимо привыкнуть ко всему этому хозяйству, я сидел себе скромно в наушничках несколько дней и привыкал. Паломничество музыкантов не прекращалось – Тропилло все время кого-то записывал, и это не прекращалось ни на день. Я пиликал себе в уголке, открывая все новые и новые приёмы игры с этими заморскими приспособлениями, ибо известно, несколько они все облагораживают звучание. Мне же всегда основной толчок к композиторству давал именно звук, от него я заряжался энергией, порождающей в голове новые рифы и мелодии. До сих пор не могу понять, как же композиторы сочиняют музыку в голове? Нотами расписывают партии для каждого инструмента и только потом, только в живом исполнении они могут услышать написанное. Для меня всегда был первичен голос инструмента: как он звучит – то им и сыграешь.
За бас-гитарой пришлось ехать самому. Тропилло договорился, и я поехал на какую-то самую-самую дальнюю станцию метро встречаться с Гришей Сологубом. Ждать пришлось недолго, и вскоре показался знакомый силуэт без гитары. Вид у Григория был весьма потрепанный. “Ты извини, опоздал, всю ночь смотрели видик… ты слышал группу Дюран-Дюран? Вот и я слышал-то много, но не видел… а мы вчера смотрели… вот люди играют!!… Нам такого никогда не достичь”, – философски изрек Гриша.
– “Да ладно, мы еще и лучше сыграем”, – парировал я, на что Гриша не менее философски покачал головой: – “Ну, может быть, может быть… Знаешь, гитара тут рядом, недалеко, но вот пива бы нужно было бы прямо сейчас, вот, ты не против, как ты вообще, не против? Давай пива возьмем”. Гриша смотрел на меня в поисках понимания. Я понимал всё. Какие могут быть дела с утра, пока не выпил пива. Подошли к ларьку, народу не было, Гриша обрадовался, я взял кружечку, Гриша сразу две. Заговорили про запись: “на каких инструментах рубитесь? ааа…. а гитара? ооо! Гребень дал свой новый драгоценный Сквайер? Ого! Ну, конечно, Тропилле не откажешь. Значит, все записали уже, и остался бас. Хорошо, сейчас мы пойдем домой и возьмем. Мы купили, называется Фендэр Пресижн.” Покончив с пивом и заметно улучшив свое настроение, Гриша заторопился. Через пару домов мы куда-то пришли, откуда нам вынесли жесткий кофр, в котором находилось то, что мне было очень нужно. Мы сели в метро, и каждый поехал в своем направлении.