И вот – пробил час, действие началось. Буквально с первых минут зал не утихал до самого конца. В это трудно, конечно, поверить, но таких концертов в Архангельске еще не было. С каждой выступающей группой шум только нарастал, хотя, казалось бы… однако именно так и было – дальше уж некуда, а оно все громче и громче. Хотя не было в то время никаких таких таблеток экстази там и прочее, все плотно сидели на портвейне и надо сказать, никто между рядами не падал. Изначально выстроив звук, я попросил ребят из технической группы никого к пульту не подпускать и ничего там не шевелить. Вот как выстроили вначале – так пусть у всех одинаково и будет. Пусть все будут в равных условиях.
Мы с Рауткиным решили перед концертом немного посидеть в тишине, отдохнуть. Да и Кинчев понял нас с полу-взгляда. Спросил – “а нет ли здесь где-нибудь потише?” Мы поднялись на второй этаж – там, рядом с кабинетом Олеси Викторовны, директора ДК, располагался наш зал бракосочетаний. Там висели красивые бархатные шторы цвета запёкшейся крови, и было тихо-тихо, только первый этаж мерно выдувал воздух: ух-ух, ух-ух… оставалось часа три до нашего выступления – самое время было предаться лёгкому одиночеству на троих. Расположились на подоконничке, тишина, покой. Взяли из буфета стаканы, разлили. Константин произнес краткий тост:
– “За попс!”
Тут мы переглянулись удивленно, и, видя наше смятение, Кинчев уточнил:
– “Ну, за попс, ребята! Чтобы сегодня, в этот прекрасный вечер мы подняли попс на величайший уровень, недосягаемую высоту!
Эту фразу я очень хорошо запомнил. Мы поняли, что это совершенно новый, только появившийся в столицах термин, применимый к нашему действу. Что-то в слове “попс” нам не очень нравилось, однако в устах Кинчева все приобретало особый смысл, по крайней мере, раз он так сказал, значит, оно и правильно. Потом мы этот не до конца понятный в смысле своем тост именно так и произносили… В общем, чокнулись мы, поднесли стаканы к губам, и тут дверь в зал широко распахнулась и вошла директор клуба. Так мы и застыли с по-гусарски согнутыми в локтях руками. Пить в присутствии главного должностного лица было неудобно, но и спрятать уже поздно… Олеся Викторовна посмотрела на нас, улыбнулась, погрозила пальчиком, вышла и закрыла дверь без вопросов вообще. До чего же мудрая женщина! Кинчев удивленно спросил “Кто это?” Я ответил… впору был бы тост “за понимание”. Но пили мы за попс. Осушив портвейн, мы подались вниз, собирать своих. На прощание, Константин еще раз произнёс:
– “Только помни, Серёга! Голос и барабаны. Барабаны и голос…
Что касается выступления Облачного Края, мне трудно сейчас судить. Мы на репетициях прогнали программу десятки раз и могли все тянуть лишь на моторике. Это как раз тот был случай, когда на сцену можно было просто выйти и ничего не играть… я не слышал вообще ничего. Дома, неподключенная гитара ночью в постели звучала и то громче. Я и Рауткина не слышал ни бельмеса – все тексты буйно пел весь зал. Вот что значит – вовремя сделанная и распространённая запись.
Мы играли честно, от души, правда, вслепую. Всех поразил внешний вид Олега Рауткина – зал взревел, распознав во фронтмэне своего героя, невиданного досель никем. Олег же пуще всех подошел к своему внешнему виду. Он умудрился достать совершенно не советские брюки в обтяжку, западные-презападные, с тигровым, ярко-оранжевым в пятнах окрасом. Мы все пытали его – где удалось нарыть такие брюки, но он молчал, не говорил. Позже мы узнали, что этот предмет он сутюжил у каких-то девчонок… но выглядел он абсолютно и совершенно.
Сначала вышли мы, начали вступление, и только тогда, в полном раже вылетел на авансцену Олег в черной кожаной куртке на голое тело, и в этих, угрожающего вида штанах, одним прыжком из-за кулис, за полторы секунды до начала голосовой партии… было очень эффектно. Дальше можно было уже ничего и не петь… Потом рассказывали, что местами его голос даже перекрывал собой непрерывный шум зала. Вспышки фотоаппаратов непрерывно щелкали всё наше выступление. Было много-много фотографий, в том числе и цветных, и надо ли говорить, что служили доминантой в этих документах… рауткины брюки.
Когда мы играли заключительную композицию из альбома “Стремя и Люди”, на словах “слышен топот людей и сапог” все музыканты, выступившие на фестивале, облачившись, каждый во что горазд, прошли перед задником нескончаемым гуськом. Они орали в такт музыке и двинулись на публику. Кто-то из чайника стал поливать первые ряды холодной водой… играли мы 25 минут, но они пролетели в секунду! Я испытывал волнение, подобно Юрию Алексеевичу Гагарину, вернувшемуся из космоса.