Веденин был очень нагружен – вёл сразу несколько проектов, поэтому основная нагрузка легла на Смородинского. Было это на наших глазах, ибо запись Першиной стартовала, когда мы еще писались с Новой Землёй. Честно скажу: нам было искренне жалко этого благородного человека. Сидим так порой с ребятами, пьём чай. Выходит из аппаратной бледный Серёга, садится к нам, обхватив голову руками. Он вообще не употреблял никогда матерных слов, но здесь – сдавался. Глядя на него, было всё понятно. Только он раскурит сигарету своими тонкими дрожащими пальцами, как далеко из коридора, сквозь проём аппаратной слышался зов: «Серёжа! Серёжа! Я готова».
Сергей Богаев
Не нужно было быть особенно наблюдательным, чтобы понять: топчутся они на месте. Который день в студии без конца звучит одна единственная песня. Что-то должно было меняться – всё-таки люди работают… но ничего не менялось в этом потоке. Время шло, ресурсы вырабатывались без видимого прогресса. Студийное время было для Ольги бесплатным, поэтому распоряжалась она им крайне не эффективно. Костя Стрелков из «Новой Земли» нарек её “Першинг”. Напомню, что в те времена злобные американские империалисты вознамерились в Европе разместить ракеты средней дальности “Першинг”, которые представляли конкретную угрозу для России. Таковую атмосферу создала Першина в студии.
Ольга приходила ровно в 10 часов утра, а операторы – хоть на минуту, хоть на пять-десять, но опаздывали. Это обстоятельство отравляло всю её жизнь, напрочь распугивало всех её муз. Стоило опоздавшему оператору появиться в студии, как на него Першинг и обрушивался. Поэтому каждый старался всеми правдами и неправдами непременно перевести работу с ней на другого. Хорошо меня это не касалось. Я даже мысленно глумился над тем, как повезло, что меня это совсем не касается.
К тому времени, когда работа над Новой Землёй закончилась, и я съездил на пару недель домой в Архангельск, Оля совсем исчерпала нервный ресурс в отношении людей, с которыми работала. Всё что ни делали они, как ни старались – все ей не нравилось, о чем она всё время капала своему другу юности, Андрею Тропилло.
И как-то раз они встретились там, в студии – Ольга жалуется: «Не понимаю, Андрей… студия такая, помещение, но каких же долбоёбов ты набрал, хозяйничать тут… уму не постижимо. Безвкусны, некомпетентны, кретины, словом, одни. Гнать их отсюда поганой метлой». – На что Андрей невозмутимо возразил: «Ну знаешь, какие есть – такие и есть, других у меня нет». – Но тут цепкий взгляд Ольги остановился на моей гитаре, которую я в спешке, уезжая, сдуру не убрал в чехол и не спрятал, как это делал обычно: «А что это? А это чьё? – спросила она, показывая на мою гитару». – «Богаева знаешь? «Облачный Край», – вопросительно взглянул на Ольгу Андрей. – Поставь».
И… О, ужас! Першиной понравился «Облачный Край»… понравилась «Новая Земля». Вообще, слово “нравится” или “понравилось” доселе не было в её арсенале. По возвращении, мне Андрей сказал так: «Пока суть да дело, давай-ка, принимай проект Першиной и попробуй с ней поработать». – «А мне то за что, – было рыпнулся я, – чем я могу ей помочь?» – «Своим присутствием, своим мужским обаянием, талантом и умением ты можешь ей помочь, а также знанием примочки, которую я для тебя купил», – Тропилло сделал многозначительную паузу, и я понял: мне не отвертеться. Это – жернова истории, которым суждено нас всех перемолоть.
Это было логично: студией АНТРОП я пользовался без ограничений, и обязан был нести общественно-полезную нагрузку. Думал, сяду, всё зафигачим и через пару недель продолжу свои изыскания, но… как жестоко я ошибался! Я даже и предположить не мог, что это дело затянется на год.
Для начала я сел, это всё послушал. При детальном рассмотрении оказалось, что всё это полная фигня, когда пишут три разных звукорежиссёра, двое из которых – начинающие, и каждый со своим, резко индивидуальным вкусом. Я сказал Ольге, что всё это не катит и нужно вызвать снова всех музыкантов и нормально всё записать. Надо сказать, Ольга в питерской тусовке – известный человек. Самые лучшие музыканты, которым она могла дозвониться – готовы были с ней играть. Поэтому, приблизительно сформулировав дома свою сверхзадачу, Оля садилась на телефон, открывала записную книгу на букве “А” и начинала звонить всем подряд. Никто ей не отказывал.
Каждый из приходящих музыкантов знакомился с материалом непосредственно в студии, никто из них ранее не слышал новых песен Першиной, и меня это даже забавляло. Приходит Ольге мысль вставить виолончель – вслед за мыслью приходит Сева Гаккель, ровно на полчаса вырвавшийся из пут общественных мероприятий, слушает песню, внимает Ольге: «Вот здесь играешь, здесь не играешь, здесь снова играешь, а здесь не играешь…»