Вполне возможно, что лицевая летопись Ярослава была не очень щедро украшена рисунками.
Вторую линию летописания того же времени мы теперь, после анализа наклеек, можем еще более уверенно связывать с Никоном Тмутараканским. Ведь Владимир Ярославич, герой похода 1043 г., — это отец Ростислава Тмутараканского, при котором Никон жил в Тмутаракани, строил там монастырь.
Приход князя Ростислава в Тмутаракань и отравление его греческим котопаном отражены в миниатюрах (л. 95 с. и 96 с.). Последняя наклейка тоже подкрепляет мысль о Никоне как составителе перечня необходимых для его свода иллюстраций. Среди потерпевших кораблекрушение и попавших в плен к грекам был воевода Вышата Остромирич. А.А. Шахматов полагал, что подробности, касающиеся Вышаты, записаны Никоном[275]. Отец же Вышаты — новгородский посадник Остромир — был активным врагом Ярослава Мудрого, и с ним можно связывать «Остромирову летопись», явно враждебную Ярославу. Никон, очевидно, продолжал эту линию в своем своде.
Наклейки второго мастера отражали не его личный вкус, а различие направленности разных произведений русского летописания XI в., что косвенно говорит в пользу наличия разных оригиналов в руках копиистов XV в.
В иллюстрациях, приходящихся на последнюю часть свода Никона (1060-1070-е годы), мы также наблюдаем контаминацию двух различных и враждебных друг другу источников. Частично это прослеживается и по тексту летописи, но миниатюры самим отбором сюжетов, количеством рисунков, посвященных тому или иному сюжету, игнорированием полно представленных в тексте событий, значительно рельефнее выявляют тенденции сведенных воедино разных источников.
Для рассматриваемого времени противоположность интересов разных авторов была обусловлена следующим: с 1054 г. на великом княжении был старший сын Ярослава Мудрого Изяслав (1054–1078 гг.), дважды изгоняемый из Киева: один раз двоюродным племянником Всеславом Полоцким, а вторично — родным братом Святославом. Никон Тмутараканский враждовал с Изяславом, который грозил послать его «на заточение» и уничтожить его келью-пещеру. Со Святославом Черниговским, наоборот, у Никона были хорошие взаимоотношения, и он содействовал вокняжению в Тмутаракани Глеба Святославича (того самого, который «мерял море по льду от Тмутаракани до Корчева»).
Каковы были взаимоотношения Никона со Всеславом Брячиславичем, нам по тексту летописи и другим письменным источникам неизвестно, но ответ на этот вопрос дадут радзивиловские миниатюры, Антоний Печерский Всеслава поддерживал.
Первым хронологическим комплексом миниатюр, связанным с рукой сторонника Изяслава, является Повесть об основании Печерской обители, помещенная в летописи под 1051 г., сразу после описания поставления Иллариона митрополитом. Место этой повести в летописи условно, так как в ней говорится и о событиях 1054 г. и о последующих (без точных дат); явно, что она вставлена позднее и поэтому диссонирует с духом самого свода 1073 г.
Из восьми миниатюр на трех изображен князь Изяслав (л. 91 н; 92 н., 92 о.); в первом случае он почтительно стоит перед кельей-пещерой основателя обители Антония Любечанина. На другой показано, как Изяслав дарует землю монастырю. Мы знаем, что Антонию Печерскому приходилось бежать из Киева, спасаясь от гнева Изяслава. Иллюстратор отобрал только благоприятные для Изяслава сюжеты. Вторично рука сторонника Изяслава видна в описании событий 1072 г. В этом году Изяслав построил в Вышгороде церковь Бориса и Глеба; состоялось торжественное перенесение их мощей тремя братьями Ярославичами. На двух миниатюрах из трех, отображающих это событие, изображен только один Изяслав. Даже там, где текст прямо говорит об общем застолье («обедаша братья на съвокупе… посем же разидошася въсвояси» — л. 106 о.), на рисунке изображен в центре пиршественного стола только один из братьев — Изяслав (л. 107 в.).
Здесь наряду с явной симпатией к Изяславу присутствует менее явная, но вполне ощутимая, нелюбовь к двум другим братьям, выразившаяся в исчезновении их фигур с картины общего пира. Нелюбовь эта вполне объяснима последующими событиями, когда эти самые братья дважды сгоняли Изяслава с киевского стола. Это тоже ведет нас к тому, что в общий фонд киевского летописания миниатюры, панегирически пристрастные к Изяславу, попали, так сказать, из другого времени, когда художники, украшавшие исторический труд, хотели (или должны были) не порицать Изяслава, а восхвалять его. Таким временем могло быть только двадцатилетнее княжение его старшего сына Святополка (1093–1113), придворным летописцем которого считается Нестор.