В 1964 г. автором была предпринята попытка подвергнуть анализу точно датированные надписи, но в настоящее время количество материала значительно возросло (Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI–XIV вв. М., 1964).
1. Русская средневековая эпиграфика — это неотъемлемая часть славянской кирилловской (а отчасти и глаголической) эпиграфики, тесно связанная, прежде всего, с письменностью южных славян, и в первую очередь Болгарского царства.
Ранний этап славянской эпиграфики IX–X вв. недостаточно представлен собственно русскими материалами, тогда как болгарские надписи на камне, керамике и штукатурке древних зданий дают замечательные образцы вроде серии преславских надписей (в том числе записи строителя церкви Павла Хартофилакса), текекозлуджской плиты, добруджанской надписи Жупана Димитрия 943 (951) г., исключительно интересного надгробия «чергубиля» Мостича, надгробия Тудоры и др.[5]
Совместные усилия всех славянских ученых должны привести к решению вопроса о происхождении и истоках славянских азбук — кириллицы и глаголицы[6].
При этом следует учитывать, что романтика славянской архаики привлекает большое количество дилетантов и фальсификаторов, постоянно наводняющих литературу новыми «открытиями»[7].
Одной из задач славянской эпиграфики является серьезное исследование ранних этапов письменности и, по возможности, полная публикация всех подлинных памятников, относящихся к этой важной проблеме.
2. Накопление большого и многообразного эпиграфического материала, знакомящего нас с различными сторонами быта разных социальных слоев древнерусского города, требует определения самой эпиграфики как науки. Обычно эпиграфика состоит в списке «вспомогательных исторических дисциплин», долженствующих помогать историкам, работающим над источниками. Однако самый список вспомогательных дисциплин сильно изменен ходом жизни за последние десятилетия: некоторые из них, как, например, археология и нумизматика, превратились в самостоятельные разделы исторической науки со своей методикой и кругом решаемых ими общих вопросов. Другие же (например, дипломатика или генеалогия) окончательно оформились как узкосправочные дисциплины, навсегда обреченные на второстепенную роль вспомогательных.
Эпиграфику нередко рассматривают как придаток к палеографии или ее особый раздел — «вещевую палеографию».
Отличие палеографии от эпиграфики состоит в том, что первая исследует лишь форму начертаний, не вникая, по существу, в содержание написанного, тогда как вторая имеет дело не только с характером надписей на разном материале, но и с содержанием их. Эпиграфика владеет самостоятельным разделом своеобразных исторических источников, исследуя их целиком, и палеографически, и исторически: от особенностей почерка до исторических лиц или событий, упоминаемых в эпиграфической записи.
Вот это сочетание формы и содержания в эпиграфическом анализе и выделяет эпиграфику из разряда вспомогательных исторических дисциплин, приближая ее к истории, делая ее небольшим разделом источниковедения.
Можно предложить такое определение: русская средневековая эпиграфика — раздел исторической науки, занимающийся формой и содержанием надписей, сделанных не на основном письменном материале (пергамен, воск, береста, бумага), а на различных предметах или случайных, не предназначенных для этого поверхностях. Граффити на стенах древних зданий — важная составная часть эпиграфики.
Отличительной особенностью эпиграфического материала является его лаконичность, завершенность, конкретность. Эпиграфическая запись — это живой голос древнерусского горожанина: гончара, ювелира, воина, князя, церковного певчего, паломника, девушки-пряхи, епископа, княжеского казначея или ловчего. Надписи удостоверяют имя мастера, изготовившего вещь, владельца вещи, содержат заклинания, шутки, эпиграммы и даже летописные записи о событиях.
Исторический интерес этих «малых источников» огромен, и это обязывает к тщательному изучению их.
3. Впервые внимание к русской эпиграфике было привлечено находкой в 1792 г. знаменитого Тмутараканского камня с записью об измерении широты Керченского пролива Глебом Святославичем в 1068 г. Второй эпиграфической находкой был золотой змеевик Владимира Мономаха, потерянный им, вероятно, на охоте на берегах Белоуса, под Черниговом (1078–1094) и найденный в 1821 г.
5
6
7