На одном пряслице из Любеча написаны почерком XI в. первые девять букв русской азбуки; возможно, это было связано с какими-либо играми или гаданьями, вроде новогодних гаданий об имени жениха.
Вторая группа пряслиц-подарков тоже может быть начата болгарской находкой надписи 
, где имя Ирины стоит в дательном падеже. Затем можно назвать пряслице из Любеча: 
; другое любечское пряслице прямо указывает на подарок мужчины — 
. Другие надписи 
содержат мужские имена. Пряслице из Вышгорода с надписью 
было, очевидно, подарком невесте[48].
Надписи на пряслицах свидетельствуют о грамотности разных слоев городского населения, дают нам новые древнерусские имена и интересные для диалектологов особенности написания: отсутствия «ъ» в слове «невесточь», написание «Стипанида» через «и», замена «ъ» на «о» и наоборот, чтение 
как «е».
15. Надписи на амфорах-корчагах. На двуручных корчагах X–XIII вв. для вина и масла мы встречаем множество меток, знаков, отдельных букв и надписей. Это объясняется тем, что амфоры-корчаги были торговой тарой.
Древнейшая русская надпись X в. — 
— обнаружена именно на такой корчаге, положенной в погребальный курган[49].
В надписях мы видим иногда имена (например, 
), иногда обозначения количества (
)[50], иногда пожелания полноты сосуду (
)[51].
Находка в Пинске среди развалин дворца фрагмента корчаги с надписью 
позволила связать дворец с князем Ярополком Георгиевичем, свадьба которого состоялась в Пинске весной 1192 г.
В Старой Рязани обнаружена надпись на корчаге XII в.: 
. По всей вероятности, «добрило» — сорт вина.
16. Надписи на серебряной утвари. Те немногие образцы роскошной пиршественной посуды, которые дошли до нас в целом виде, всегда снабжены теми или иными надписями.
Надписи иногда отмечают владельца вещи, как это было с чарой Владимира Давыдовича, на которой эпиграфическим уставом сделана круговая заздравная надпись.
На великолепной чаре восточной работы из княжеского дворца в Чернигове есть малозаметная надпись 
; она едва ли обозначает владельца, а скорее купца, привезшего или подарившего эту драгоценность князю.
На серебряной чаре XII в. из Киева есть две глухих владельческих надписи: зачеркнутая — 
и надписанная сверху 
. Можно думать, что эта романская вещь была сначала в княжеском владении (очевидно, в роду Всеволода Ярославича), а затем оказалась в церкви Спаса на Берестове[52].
Наибольший интерес представляет надпись на поддоне серебряной братины восточной работы: 
. «Тридцать пять гривен» не могут быть обозначением веса серебра, так как вес чаши (около 980 г) немногим более 6 гривен серебра. Очевидно, надпись имела в виду стоимость богато украшенной братины как художественного произведения.
Татищев сохранил нам интересную запись о выкупе князя Ростислава Володаревича в 1122 г. из польского плена за 800 гривен серебра, взамен которых было послано «50 сосудов великих серебряных дивной греческой и венгерской работы»[53]. В среднем эти сосуды ценились по 16 гривен; наша чаша, быть может несколько более поздняя, стоила вдвое больше.
17. Надписи с цифровыми расчетами. В этот раздел можно было бы включить и запись о стоимости креста Евфросинии Полоцкой (100 гривен — материал и 40 гривен — работа) и надпись на восточной чаше о ее стоимости в 35 гривен, но они уже рассмотрены выше в другой связи.
Интересные бухгалтерские записи середины X в. дали раскопки в Тмутаракани.
В одном из домов близ центральной городской площади был найден кувшин для нефти, использованный для записей. Записи велись по разграфленной сетке; вертикальная линия в левой части отделяла графу для обозначения лиц (на первом месте 
, может быть, 
?), помеченных в большинстве случаев тамгами, известными и на керамической таре. Далее, вслед за тамгой каждая горизонтальная строчка содержала самые разнообразные цифры в разном порядке. Цифры то уменьшались, то возрастали без всякой системы, колеблясь от 50 до 286; они всегда округлены до десятка. По всей вероятности, это многократные записи или о долгах жителей Таматархи или о количестве каких-то однородных товаров.
Стратиграфическая дата совпадает с палеографической, установленной по греческим средневековым рукописям. В Тмутаракани в слоях X в. есть русские надписи (например,
50
Материалы Черниговского музея;
52
Г.Ф. Корзухина построила такую цепь догадок по поводу чаши:
1. Чаша попала из Южной Италии в Венгрию.
2. Евфимия Владимировна в 1112 г. привезла ее в Киев.
3. В 1139 г. Евфимия завещала чашу церкви Спаса на Берестове.
4. В 1169 г. чашу украли из монастыря.
5. До 1240 г. чаша вместе с серебряными украшениями была зарыта как клад. (
Едва ли следует серьезно относиться к подобным построениям. Можно лишь заметить, что фигура Евфимии здесь совершенно не при чем — ведь надпись говорит о том, что чара «КЪНѦЖѦ», а не княгинина.