Несомненно одно, что в гностицизме, который во II и III столетиях грозил впитать в себя учение апостолов, заключается сильная греческая примесь. Гностики подвергают самой резкой критике целый ряд христианских воззрений и догматов. Выше мы видели, как высказываются языческие противники христианства об отдельных его положениях. Мы видели, что они прекрасно отличали Бога Ветхого Завета от Бога Нового Завета, что первый казался им гневным и грозным, второй же полным любви. Их философы нашли далее, что мир создан далеко не вполне совершенно, и что Бог не имел никаких оснований быть им довольным. Христос, как сын Божий, не мог был таким, как его изображает писание; Бог не может страдать, плакать и умирать; кроме того его жизнь и дела не соответствуют предсказаниям Ветхого Завета. Далее язычники советуют гонимым христианам не искать толпами смерти, ибо им, ведь, очень легко, посредством какой-нибудь пустячной уступки, избавиться от беды. Замечательно, что гностики высказывают совершенно такие же мысли; они оказались под сильным влиянием полемики язычников. Они говорят, что поклонение идолам и жертвы не имеют никакого значения, если только они не исходят от сердца; они убеждены, что Христос имел лишь призрачное тело, что на самом деле он не страдал и не рожден от человека; они указывают, что часть предсказаний Ветхого Завета не может относиться с Христу; они признают, что создание мира произошло иначе, чем кто описывается в Ветхом Завете, иной творческой силой, они даже совершенно отвергают Ветхий Завет из-за противоречий его с Новым. Правда, мы видели уже, что Ветхий Завет стал очень рано возбуждать сомнение. Частое аллегорическое толкование его доказывает, что уже перестали вполне полагаться на буквальный смысл его слов. Некоторые дошли даже до того, что объявили Ветхий Завет созданием диавола. Против этого взгляда восстал один из знаменитых гностиков II столетия по Р. Хр. В дошедшем до нас письме к одной христианке его общины он опровергает это имение слишком горячих голов, хотя и сам не воздерживается от жесткой критики книги. Он признает, что вся совокупность еврейских законов не могла быть создана кем-нибудь одним, что законы эти написаны не только Богом, но и человеком, т. е. пополнены Моисеем. Законы Моисея стоят в противоречии с законом Бога; Моисей вынужден был сделать много уступок человеческой слабости. Кроме того, в законы вошли некоторые предания более древних времен. Древний, истинный закон Бога либо усовершенствован Спасителем, и либо совершенно отменен или одухотворен. Но Бог, давший закон, хотя и не дьявол, конечно, но и не совершенный Бог, а нечто отличное от того и другого. Это так называемый Демиург или создатель всего этого мира, посредник. Этот Бог ниже совершенного Бога, он рожден, – в противоположность отцу вселенной, который не рожден, – но тем не менее, он выше и величественнее, чем сатана. Эти идеи, подобно развитым ранее, носят не столько сами философский характер, сколько вызваны греческой философией.
Впрочем, примесь греческих нитей не была очень сильна в религиозной ткани гностиков. Наряду с резкой эллинской критикой предания, которая вызвала восторженные слова со стороны такого теолога, как Гарнак, мы видели здесь замечательное религиозное умозрение, которое как бы переносит нас в фантастическое царство призраков и невольно напоминает образы и дух восточных созданий. Чисто этические или интеллектуальные понятия превращаются в пластические божественные образы, порождают из себя другие, борятся с божественными силами, погибают, побеждают: какая-то смесь то вполне доступных, то снова недосягаемых спекуляций, самого дикого произвола творческой фантазии и древнейших представлений восточной мифологии. Такое впечатление испытываем мы, знакомясь с идеями Симона, Волхва, которого предание называет первым гностиком. Согласно этому преданию, Симон выдавал себя за Бога, он говорил, что среди иудеев он явился, как Сын (Мессия), в Самарии – как Отец, среди язычников – как Святой Дух; во все времена люди чтили его, как высшее божество под различными именами – Зевса, Ормузда и т. д. Он водил с собою женщину, которую называл Еленой и про которую говорил, что она – божественное согласие, мать всех, истинное изображение идеи Бога, которая руководила им при сотворении ангелов и архангелов, выйдя из него и завершив это творение. Эти ангельские силы создали мир. После этого они отвергли свою мать, оскорбили ее и заключили в человеческое тело. Так делается она Еленой троянской войны и, переходя из одного тела в другое, доходит, наконец, до Елены Симона. Она – потерянная овца, для спасения которой Отец сошел на землю в лице Симона, чтобы принести блаженство людям. Ангелы плохо управляли миром, и так Бог спустился в людям в трех вышеназванных образах. На основании всего сказанного можно легко представить себе, какое негодование должно было вызывать в апостолах и их учениках подобное учение, как постепенно образ волшебника у них и их последователей приобрел чисто демонические черты; тогда Симон превратился в антихриста, и в Риме видели даже, как он перед всем народом летел по воздуху.