Гораздо красивее звучит короткий отрывов из проповеди одного замечательного гностического учителя и оратора: «Вы изначала бессмертны и дети вечной жизни, вы хотели распределить смерть между собою, чтобы извести и истребить ее, и чтобы таким образом она умерла в вас и через вас. Ибо, если вы уничтожите мир, сами же себя не уничтожите, то вы будете господами творения и всего преходящаго».
Сделав таким образом краткий и весьма неполный обзор великой секты, мы видим, с одной стороны, как гностицизм воспринимает греческую критику, с другой же стороны, что умозрительные спекуляция о вселенной, вера в познание посредством мистерий, посредством просветления души вполне соответствуют восточному мышлению и чувствованию; теперь для нас выясняются также и те пункты, в которых приспособляются друг к другу, по-видимому, совершенно несоединимые противоположности, ориентализм и эллинская философия. Гностики отвергли Ветхий Завет и его могучего гневного Бога; однако, они не отстранили последнего вполне, они объявили его лишь творческой силой, могучим, хотя и не высшим божеством: это вполне соответствовало восточному мышлению. Также не верили они и в страдания Христа; таким образом, они опять проводили различие между Иисусом, который страдал как человек, и Христом, который лишь временно жил в нем. Другие предполагали, что Мессия, о котором предсказывал Ветхий Завет, и который, согласно этой книге, может быть лишь воинственным князем, еще придет, и тогда истинный Христос будет бороться с ним. Так посредством своеобразного соединения умозрения и мифологии гностицизм старался устранить те сомнения, которые возникают у всякого критически мыслящего читателя, и, отбросив весьма употребительное аллегорическое толкование Ветхого Завета, это жалкое убежище от сомнения, сохранять в известном смысле за древней книгой её авторитет и органически связать ее с Новым Заветом. Но тем не менее, гностицизм нельзя назвать чистой эллинизацией христианства.
Верно во всяком случае, что ненависть церкви и её признанных представителей со всей энергией обрушивается также на все эллинское в христианстве. Уступками язычникам в догматах рисковали потрясти самые основы возникающей церкви, а то равнодушие, с которым христиане во время гонений относились к жертвоприношениям языческим богам и в отречениям от христианства, также ослабляло единство выступления. Но и в других отношениях христианство, в собственном смысле этого слова, должно было заботиться о том, чтобы его не смешивали с гностицизмом. Враги христиан с насмешкой указывали на гностические мистерии, на их склонность во всяким волшебствам, на близость их в восточным культам. И здесь нужно было поднять забрало, нужно было заявить тем, которые называли себя христианами, на деле же не были таковыми, что они по духу не имеют ничего общего с христианством. Некоторые исследователи не без основания думают, что во время этой борьбы дело шло о том. будет ли или не будет христианство поглощено волной языческих идей. В самом деле, казалось, что тот исполинский вал, который вынес с Востока христианство, грозил снова захватить его в свою мутную пучину. Однако, простой смысл апостолов и их учеников, как позднее западный дух отцов церкви, всеми силами воспротивился этому и сумел отстранить великую опасность, которая угрожала со стороны гностицизма. Правда, одновременно с этим было уничтожено и много хорошего.
Сила восточного течения в то время была огромна. Под копытами персидских коней, начиная с III столетия, содрогается почва Малой Азии восточные императоры, с увлечением прославляемые восточным народом, вступают на трон цезарей, и, наконец, греческий Восток получает свою собственную столицу. То же происходит и в области религии. После гностицизма здесь выступает учение, так называемых, манихеев. Старый гностицизм находился уже в упадке, вопрос о том, кому будет принадлежать господство в римском государстве, Христу или Мифре, также уже был почти разрешен, когда Восток еще раз обнаружил свою исполинскую религиозную творческую силу, выдвинув против Запада учение вавилонянина, Мани. Это была последняя и самая трудная борьба. Мани родившийся в 215/6 году по Р. Хр. в Вавилонии, был таким же основателем религии, как Магомет. Его желанием было дать персам лучшую религию, а не вытеснить апостольское христианство. Хотя он и примкнул к одной гностической системе, но форма его учения была более языческой, чем гнозис. Как все веровсповедания той эпохи, за исключением христианства, его учение также восприняло самые разнообразные составные части: мы находим в нем элементы парсизма, буддизма, вавилонской и восточно-христианской религии. Поэтому-то его учение и оказывало такое глубокое влияние: от высот Передней Азии оно прошло по всему тогдашнему миру до Столбов Геркулеса и проникло в Галлию, с IV и почти до XII века оно оспаривало господство у христианства и доставило много тяжелых часов отцам и князьям церкви. К Мани, рассказывало предание, явился ангел, который призвал его на служение Богу; после этого Мани, на 28-м году жизни выступил как основатель новой религии, он говорил, что после Будды, Заратустры, Иисуса он является последним посланником Божиим. Его учение абсолютно дуалистическое; здесь мы снова встречаем две силы, свет и тьму, как первобытное состояние мира. Первичный свет состоит из дважды пяти элементов, которые носят названия нравственных состояний. К царству света принадлежит еще земля света, которою управляет бог света, – род отражения человеческой земли. Под царством света лежит тьма, которая персонифицируется, как вавилонская Тиамат; тьма также состоит из пяти элементов и также имеет свою землю тьмы. Из тьмы вырос сатана, который и начал борьбу с царством света. В этой борьбе выступает множество крайне запутанных новых мифологических фигур; в конце концов побеждает свет. Из смешения элементов света и тьмы возникает видимый мир. В нем продолжается та же вражда между светом и тьмою, она отражается также и в человеке, тело которого создано демонами, душа же принадлежит свету, при чем в Адаме содержится более световых частиц, чем в Еве. Поэтому, к людям посылается утешитель, Иисус, который разъясняет им это печальное состояние. Затем с разными дико-фантастическими украшениями передается басня о Каине и Авеле; в конце концов Адам отправляется в царство света, Ева – в ад. Такой же необузданностью фантазии отличается и изображение конца мира, мы, однако, не будем останавливаться на этом; достаточно сказать, что и здесь, как и в других воззрениях манихеев, господствует идея о конечном соединении всех существующих во вселенной световых элементов и об окончательном торжестве света над тьмою.