Возможно также, что фреска дает лишь часть какой-то уже хорошо известной современникам сцены и, вероятнее всего, сама является частичной копией другой (минойской) фрески, изображающей действие во всей его полноте.
А поскольку фресковая живопись критских и микенских дворцов довольно часто размножалась в малой живописи гончарных мастеров того времени, то мы в раде случаев можем не только понять ритуальное и культовое значение фресковой живописи минойско-микенского времени, но с помощью малой живописи даже заново открыть уже исчезнувшие фрески или дополнить сохранившиеся.
И если мы вздумали бы трактовать данную фреску изолированно, в отрыве от малой живописи, то действительно должны были бы присоединиться к обычной в науке ее «светской» трактовке, видя в ней лишь «девушек на колеснице», выехавших на небольшую прогулку для собственного развлечения.
Однако фреска эта должна была вызывать в зрителях совсем иные представления.
На Кипре в разных местах найдены сосуды, представляющие различные варианты сюжета, изображенного на тиринфской фреске. Все эти сосуды датируются позднемикенским периодом, и их рисунок характерен преобладанием геометризации наряду с сохранением и ряда элементов микенской живописной техники.
Рис. 15. Кратер из Агии Параскевы (Кипр).
На кратере из Агии Параскевы дано изображение колесницы, по общему типу близкой колеснице тиринфской фрески; на колеснице также 2 фигуры, покрой платья которых аналогичен покрою платья тиринфских фигур, но платья украшены, по-видимому, нашитыми на них золотыми или бронзовыми розетками. Пара лошадей явно геометризована. Позади колесницы — женская фигура с жестом адорации (рис. 15).[170]
Вариант той же сцены представлен на другом кипрском сосуде, где эта сцена повторена на обеих его сторонах (рис. 16). Перед колесницей с несущейся парой лошадей изображены 2 фигуры, обращенные лицом к находящемуся между ними цветку (по-видимому, лотосу). На колеснице — две фигуры, позади — еще одна (на нашем рисунке не дана).
И здесь в общей композиции рисунка лошади и колесница занимают центральное место.
Рис. 16. Рисунок на кипрском кратере.
Рис. 17. Кратер из Энкоми (Кипр).
К этой же серии относится рисунок на кратере, найденном в Энкоми (Саламин) шведскими археологами.[171]
Здесь снова появляется уже знакомая нам колесница с двумя стоящими фигурами, в которую впряжена на этот раз одна лошадь. Перед нею, однако, стоит фигура с весами в руках (рис. 17). Все 3 фигуры облачены в одинаковую, уже известную нам, по-видимому, жреческую, одежду.
Нильсон считает, что одна из фигур должна изображать Зевса, а весы — власть Зевса над судьбой.[172] Однако, конь, убранный священной одеждой, является здесь центральной фигурой, и весы находятся непосредственно перед конем, как бы призывая его, а не стоящих на колеснице, определить судьбы людей.
Еще один кипрский кратер дает аналогичную сцену, уже вполне геометризованную. Кони и здесь являются центром изображаемой сцены, но на этот раз перед ними находятся две, по-видимому, связанные человеческие фигуры (рис. 18).[173]
Рис. 18. Кратер с Кипра.
Наиболее разительное сходство с тиринфской фреской дает рисунок на кратере, найденном Маюри в одном из погребений микенского Ялиса на о. Родосе (рис. 19 и 20).[174]
Вся сцена, как отмечает Маюри, исполнена в той же композиции и технике, что и сцена на кипрских сосудах.
«Фигуры в длинной жреческой одежде, — пишет далее Маюри, — различаемые по полу в зависимости от убранства полос на голове, имеют все один и тот же жест вытянутых рук; ясно различимы особенности формы колесницы с передней частью для возницы и с задней для благородного лица, которое, как кажется, везется в торжественной процессии к священной церемонии; грудь коня украшена белыми розетками и чепраком, вышитым и убранным в том же стиле жреческой одежды фигур, присутствующих на церемонии. Чисто орнаментальным мотивом являются, по-видимому, длинные стрелы, с которых свисают развевающиеся ленты и повязи. На свободном (от рисунка) поле — обычное заполнение животными и растительными элементами, а также кружками и розетками, которые несомненно предвещают возникающий стиль орнаментального заполнения последующего геометрического искусства. На другой стороне — сходное изображение, более разрушенное, с тремя фигурами впереди колесницы вместо двух».[175]
170
171
Ср. также сюжетно-сходные сцены на кипрских кратерах из Энкоми:
172
Нильсон считает, что представление об Олимпе в гомеровских поэмах развивалось постепенно, по мере создания самого эпоса. В более ранних частях поэмы боги были представлены независимыми, и Зевс сам управлял законами судьбы. В рисунке на кипрском кратере Нильсон хотел видеть следы именно этого древнейшего представления о судьбе, управляемой Зевсом. Он полагал, что в данном случае Зевс, может быть, определяет судьбу сражающегося, стараясь подтвердить это гомеровскими стихами: