Особенно восхищала всех конников конца XVIII и начала XIX века шея лучших персидских и туркменских жеребцов: длинная, тонкая, лентистая, мускулистая, подвижная, высокопоставленная, с безупречным «зарезом» она удовлетворяла требованиям конца XVIII века, чтобы шея и голова породистого коня были «как у змеи».
Даже Аммон, иппологический писатель начала XIX века, который присуждал арабскую лошадь за совершенство и первообраз верховой лошади, не мог умолчать и должен был сознаться в том, что «персидская лошадь и больше и статнее арабской» и что «персидские лошади бывают с шеею весьма тонкою и гибкою и поэтому они более способны для искусственной езды». Оправдание для арабской лошади Аммон ищет в том, что «персидская лошадь более назначена для парада, а арабская для трудов военной жизни».
По описаниям всех авторов того времени персидские и туркменские выделяются грацией и изяществом движений, гибки, эластичны, прекрасно «самоуравновешиваются на заду» и чрезвычайно «легки и приятны на всех аллюрах».
Лошади эти мягки во рту, отзывчивы на все повеления седока, отличаются привязанностью к своему хозяину, смелы в бою, неутомимы в походе и вместе с тем поддаются самой изысканной выездке искусного всадника. Конноспортивные игры были широко распространены в Иране и соседних странах, а игра в поло, или чоуган, требовавшая от лошади полного повиновения, быстроты и поворотливости, имела в Средней Азии, в Иране и в Закавказье тысячелетнюю давность и воспевалась великими поэтами Таджикистана, Узбекистана, Грузии и Азербайджана — Фердоуси, Шота Руставели, Низами, Джами, Навои и другими.
Конечно, существовали различия между породами внутри этой группы азиатских лошадей, но они были много меньшие, чем у любой из этих пород по сравнению с арабской лошадью. Туркменские лошади занимали безусловно первое место по резвости и крупности. Особенно славились кони туркменских племен солор, тэке и гоклен [84]. Персидские выделялись по добронравию, блеску аллюров и способности к выездке; были наиболее парадными лошадьми. Собственно турецкая была чуть грубее, костистее и отличалась особой выносливостью и долголетием, но ее минусом был огненный темперамент, унаследованный ею от туркменских предков.
Еще до ввода лошадей из Аравии и Турции в Островской завод поступили производителями три азиатских жеребца — серый Дракон из Персии, серый Шах из Персии, серый жеребец из Армении — и несколько кобыл.
Шах и Дракон, по преданию, были присланы персидским шахом в подарок Екатерине II, а ею отосланы Орлову. Они были хороши собою, крупного роста и очень эффектного экстерьера. Если о Шахе возможны еще сомнения, был ли он персидской или туркменской лошадью, то кличка Дракона говорит нам как о его характере, так и, более того, вообще о том своеобразном впечатлении от экстерьера жеребца, какое иной раз вызывает у нас огненный, гибкий, весь извивающийся, свивающий шею в кольцо ахал-текинский жеребец.
И Шах и Дракон оставили очень высоко ценимых в заводе маток, а «серый из Армении» дал заводу производителя, белого Лебедя Армянского, рождения 1774 года.
Азиатских кобыл было, повидимому, немного в заводе, во всяком случае меньше, чем кобыл любой другой группы: испано-датской, английской и арабской, но все же они были. К числу их, например, относятся ошибочно в 1837 году зачисленные чиновниками канцелярии государственного коннозаводства в «арабские» туркменская Лихая (табл. 4 Заводской книги 1847 года), персидская Белая (таблица 3 Зав. кн. 1847 года), персидская рыжая Ханская, подаренная ханом, и две кобылы «с Кизляра» — Девка и Белая, относительно происхождения которых трудно сомневаться, ибо в то время с Кизляра выводили именно «трухменских» лошадей. Племена трухмен кочевали между Кизляром и Астраханью, и о лошадях этих племен было известно, что «трухменские лошади мало чем отличаются от настоящих туркменских» [85].
84
Из этих трех славных когда-то отродий туркменской лошади уцелела до наших дней только ахал-текинская лошадь.