Низкий уровень коннозаводской техники, по всем данным, был больным местом коннозаводства — не только русского, но и мирового — и лишь в последнее десятилетие XVIII века специальная литература начинает уделять больше внимания вопросам рационального ведения конского завода, вопросам кормления, содержания и ухода за лошадью. Управляющие и другие иностранные начальники конских заводов всячески старались невежество своего руководства возместить добросовестностью и качеством работы низшего обслуживающего персонала завода, повышая требования к последнему и перекладывая ответственность за состояние завода на крепостных конюших, конюхов, маточников, табунщиков и т. д. Короче говоря, старались «разложить изъян на крестьян».
Чтобы читатель мог сразу составить себе представление о том, какое беззаветное самоотвержение требовалось от крепостных работников завода, причем оно не ставилось им в заслугу, а считалось чем то само собою разумеющимся, приведем только одну цитату из русской книги 1783 года — «Городской и деревенский коновал или собрание необходимо нужных наставлений, каким образом заводить, содержать и лечить лошадей, коров и овец».
Глава XVI книги рассказывает о должности конюшего и конюхов. В ней мы читаем: «…истинный и добрый правитель конский должен иметь трезвость, терпение, веру, любовь непринужденную к лошади, не женатый, дабы жена с детьми не отвлекала его от должности».
Так иногда мелкая подробность, оброненная невзначай деталь быта, ярко запечатлевает характерные особенности общественных отношений и лучше освещает эпоху, чем целые страницы сухих научных рассуждений. Крепостной конюший обрекался на безбрачие затем, чтобы все его способности, помыслы и стремления сосредоточивались на единственной цели — радении о барском добре. Тяжела была жизнь и участь крепостного персонала, приписанного к конскому заводу, и вряд ли ее могла скрасить и «любовь непринужденная» к лошадям. Не мимо молвилась старая пословица — «Кому село Любово, а кому горе лютое».
У каждого, кто внимательно прочтет предшествующие страницы, должен возникнуть законный вопрос: ведь не могло все русское коннозаводство быть отдано в безраздельное хозяйствование чужеземных берейторов, а вся зоотехническая мысль быть в плену у иностранных авторов и их переводчиков? Русское коннозаводство имело в прошлом прочные корни и достигло еще в допетровской России цветущего состояния. Русская коневодческая мысль и тогда не чуждалась полезных заимствований с Востока: не только аргамаки, но и произведения восточной коннозаводской мудрости, выдержки из разных Faras-Nama, «книг о лошади», проникали к нам через Среднюю Азию и Персию; Москва не отказывалась и от переводов книг, издававшихся на Западе [11], но при всем том коннозаводство Московской Руси имело свой собственный, старинный, веками сложившийся уклад, конские заводы, из которых некоторые, как, например, Александровский, Хорошовский, восходили еще к XV–XVI векам, имели свой накопленный опыт, свои приемы коннозаводской техники [12].
Конские заводы — царские, монастырские, боярские, пусть не все, пусть в небольшом числе, пусть растеряв три четверти своего конского состава, но все же продолжали существовать и в XVIII столетии, и в заводах этих, а также в конюшенных волостях и слободах (например, в Гавриловской слободе) должны были бытовать, передаваться от отца к сыну временем освященные навыки, опытом поколений проверенные наблюдения, правдой жизни подсказанные советы.
Не могли сразу, в царствование Петра I, перевестись на Руси все любители и ценители лошади и среди дворян-помещиков и даже среди приближенных царя. Одним из таких коннозаводчиков, принесших в XVIII век страсть к лошади и опыт бояр Московской Руси XVII века, был Артемий Петрович Волынский, известный своей злополучной судьбой.
Он много видел лошадей на своем веку, побывал в Польше, в Турции, несколько лет прожил в Персии, куда он был послан Петром I «в характере посланника», был хорошо знаком с кочевым коневодством татар и калмыков.
После казни Артемия Волынского в казну было взято 362 принадлежавших ему «заводных жеребцов, кобыл и приплодных жеребят»; по отношению к ним указ от 12 сентября 1740 года предписывал: «Неаполитанских, турецких, грузинских, прусских и аргамачьих жеребцов, кобыл и с жеребятами от них принять в дворцовые конюшенные заводы» (таких поступило 171 голова), «а прочих жеребцов и кобыл ростом 2 арш. 2 вершк. и более (151 см и выше. — В. В.) употребить к драгунским заводам» (таких оказалось 175 голов), и 16 лошадей получили другие назначения.
11
Так, например, в 1670 году был переведен с французского труд Антуана Плювиналя «Le Manège Royal» под названием «Книга лошадиного учения»; в 1685 году — известная польская «Hippika abo nauka o konjach» Кристофа Монвида Дорогостайского; в 1696 году переводчиком Посольского Приказа П. Шафировым— «Книга лекарственная о конских болезнях». (См. А. И. Соболевский. Переводная литература Московской Руси XIV–XVII веков, 1903).
12
См. «Записки» на 1825-й год, а также статьи Н. В. Кукольника, «Старина — конюшенное дело» и другие, печатавшиеся в журнале «Коннозаводство и охота» в 1842–1845 годах.