Продолжая свое рассуждение, Катенин заявлял: «…цезуру на четвертом слоге полагаю я в сем размере <т. е. в пятистопном ямбе> необходимою: без нее стих делается вялым и сбивается на прозу». Пушкин как будто вполне соглашается с ним:
(строфа VI). Но это заявление тут же нарушается: в этой самой октаве три бесцезурных стиха (1‑й, 4‑й и 8‑й), а всего в поэме на 320 стихов[9] в окончательном тексте приходится 154 бесцезурных: известно (по наблюдениям Б. В. Томашевского),[10] что именно в творчестве 1830 г., в «Домике в Коломне» и в «маленьких трагедиях», Пушкин отказался от обязательной цезуры в пятистопном ямбе, которую он соблюдал в «Борисе Годунове» и других произведениях до середины 20‑х годов.
Октавы «Домика в Коломне» представляют образец правильного построфного чередования мужских и женских окончаний стихов, — что, как мы видели, Катенин считал настолько затруднительным, что предложил иную систему, которую Греч назвал «суррогатами октав». Пушкин же считал чередование мужских и женских октав настолько обязательным, что, допустив ошибку (?) в XXXVI строфе своей повести, где семь стихов вместо восьми (не хватает третьего мужского стиха), он и последнее двустишие октавы, которое должно было быть женским, сделал мужским — и соответственно изменил порядок остальных четырех строф «Домика в Коломне».[11]
Таким образом, Пушкин во вступительных октавах своей «шуточной» повести последовательно отвергает все теоретические положения, выдвинутые Катениным, отвергает и практически предложенную им систему октав, но применяет ту систему, которую тот «забраковал» как неосуществимую.[12]
Характерно при этом, что, сокращая вступительные литературно-полемические строфы «Домика в Коломне» при подготовке его к изданию в конце 1832 г., Пушкин вычеркнул все те октавы, где речь шла о журнальных спорах 1830 г. (XI—XVIII «третьего слоя» — Акад. V, стр. 378—381), рассуждения об александрийском стихе (VIII—XII «второго слоя» — там же, стр. 375—377), сравнение октавы с Ширванским полком, способное вызвать цензурные затруднения (IV «второго слоя»), наконец, напоминание о «поэтах Юга» и вторичное заявление о трудности октав: «Октавы трудны (взяв уловку лисью…», — желая избегнуть повторений (V и VII «второго слоя» — там же, стр. 374—375). Но он сохранил все строфы, посвященные обоснованию октавы с ее трудностями (I—VII печатного текста), т. е. все те, в которых можно видеть спор его с Катениным. Этот спор был решен развитием русской поэзии в пользу Пушкина.[13]
Правда, Катенин еще до появления в печати, в феврале 1833 г., «Домика в Коломне» стал писать большую поэму-сказку «Княжна Милуша», применив к ней те самые октавы, заменяющие якобы итальянские, которые он предложил в 1822 г., — те, которые в своей «шутливой» повести отверг Пушкин. «Сказка» Катенина, напечатанная в 1834 г., содержала в четырех песнях 288 этих однообразных октав, вернее, восьмистиший. «Княжна Милуша» вызвала относительно сочувственные рецензии,[14] но не оставила следов в дальнейшем развитии русской поэзии.[15]
Между тем сам Пушкин еще раз «принялся за октаву» в стихотворении «Осень», написанном в 1833 г., но опубликованном лишь в посмертном издании (т. IX, 1841). В этом медитативном «отрывке» он прибегнул к иному размеру — шестистопному ямбу вместо пятистопного при сохранении порядка рифм и чередования окончаний от октавы к октаве. Такая необычная форма была ему, очевидно, наиболее подходящей для выражения его настроений и размышлений, вызванных осенней природой и разрешающихся «лирическим волненьем» в творчестве.
Но судьба «Домика в Коломне», не замеченного и не оцененного сначала ни критикой, ни читателями, стала исключительно важной в истории русской поэзии, притом не только в широкой сфере ее жанра и предметов изображения — как один из зачинов «натуральной школы» 40‑х годов, но и в более узкой, формальной сфере — как образец, от которого идут многочисленные повести в стихах и стихотворения, написанные октавой в конце 30—70‑х годов XIX века.[16] Так входит октава в широкое русло русской классической поэзии.
10
См. работу Б. В. Томашевского «Пятистопный ямб Пушкина» в его же книге «О стихе» (Л., 1929, стр. 159, 231—249).
11
За отсутствием черновой рукописи трудно судить о происхождении этой ошибки. Можно предполагать, что поэт сознательно сократил октаву на один стих, чтобы выразить быструю последовательность событий.
12
В примечаниях к переводу Катенина отрывка из «Бешеного Роланда» Г. В. Ермакова-Битнер пишет: «На сторону Катенина в вопросе об октаве встал впоследствии Пушкин. В „Домике в Коломне“ и „Осени“ он применил катенинскнй вариант октавы» (
13
О пушкинской октаве см. в исследовании Б. В. Томашевского «Строфика Пушкина» в сб.: Пушкин. Исследования и материалы, т. II, М.—Л., 1958, стр. 94—96; и Каталог строфических форм Пушкина, — там же, стр. 161, II, №№81—83. Перепечатано (без каталога) в кн.:
14
В «Библиотеке для чтения» (1834, №6, отд. VI, стр. 3) и в «Молве» (1834, №14. стр. 218—219). В последней критик отзывается с похвалой об октавах, оригинальная форма которых «принадлежит собственно Катенину». «Справедливость требует сказать, — пишет далее критик, — что эта форма кажется более свойственной нашему языку, чем все бывшие доселе опыты октав». В этих словах, возможно, содержится намек на изданный годом раньше «Домик в Коломне».
15
К началу 30‑х годов относится и попытка С. П. Шевырева реформировать октаву, а вместе с нею и всю русскую просодию, в статье, написанной в 1830 г. в Италии и напечатанной в «Телескопе» (1831, ч. III, №11, стр. 265—299; №12, стр. 466—491) под заглавием «О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение»; к статье приложен перевод седьмой песни «Освобожденного Иерусалима» (там же, №12, стр. 491—497; №24, стр. 461—481). Перевод напечатан Шевыревым вторично в «Московском наблюдателе» (1835, ч. III, июль, кн. 1, стр. 11—35; кн. II, стр. 159—196) с кратким предисловием (стр. 5—10), объясняющим «необходимость переворота в нашем стихотворном языке» и направленным против поэтической системы Пушкина. Просодические опыты Шевырева были высмеяны Белинским, сначала — в краткой рецензии (Сочинения,
16
См.: