Что касается причастий прошедшего времени, то при глаголах бытия они не отмечены в памятниках. При других же глаголах они встречаются редко; сравните:
повѣдатися: повѣдаша бо ся изъ града много пришедши (сказывались пришедшими…). (Сказ о Бор. и Гл.)
сътворити: егда же услыша старецъ, сътвори ужегыися. (Пам. юс. п.) Причастие ужегыися имеет здесь членную форму (показался обжегшимся).
сожалѣти: Данило… сожалися отъславъ сына си Лва и воѣ (сожалел, что отослал) (Ипат. л.)
Факт наличия незначительного количества примеров употребления действительных причастий прошедшего времени в древних русских и старославянских памятниках Потебня объясняет следующим образом:
«Если взять во внимание, что такие сочетания (есмь судивъ и пр.) обычны в литовском и латышском, что они известны в немногих примерах в ст.-чешском, что они оставили некоторые следы в нынешних великорусских говорах, то будет вероятно, что их отсутствие или редкость в старославянских и древнерусских памятниках — сравнительно позднего происхождения. Между тем сочетания того же причастия прош. вр. с другими глаголами, кроме ес‑, бы‑, буде‑, напр.: мѣниться слышавъ, как увидим, в старинном языке довольно обычны. Прямую противоположность этому составляет причастие на ‑лъ: сочетания его с глаголами ес‑, бы‑ чрезвычайно распространены во всех славянских наречиях, между тем как сочетания ‑лъ с другими глаголами если и встречаются, то чрезвычайно редко, так что если бы встретилось выражение „мьниться слышалъ“, то вероятнее было бы счесть его за два сказуемые „мьниться слышалъ есть“, чем за одно, каково „мьниться слышавъ“.
Отсюда можно заключить, что языки славянские стремились избавиться от излишества двух сходных причастий прош. действ. (‑ъ, ‑въ и ‑лъ) и успели в этом, давши им различное назначение: первому — сочетаться с глаголами, менее наклонными к формальности, а второму — с ес‑, бы‑, которые уже в древнем языке, по крайней мере в сочетаниях с причастием на ‑лъ, хотя и не вполне формальны, но ближе первых к формальности»[4].
Основную мысль Потебни можно было формулировать так: из двух форм действительных причастий прошедшего времени на ‑ъ, ‑въ, с одной стороны, и ‑лъ — с другой, употреблявшихся в общеславянском языке-основе в функции сказуемого, первые были вытеснены при глаголах ес‑, бы‑, буде‑ второю еще в доисторическую пору, во всяком случае до появления памятников письменности. Употребление действительных причастий прошедшего времени в функции сказуемого в некоторых диалектах служит доказательством былого употребления их в этой функции в древнерусском языке вообще. У нас нет основания отказываться от этого предположения, если с несомненностью доказано функционирование всех прочих имен в качестве сказуемого. Было бы неосновательно делать исключение для действительных причастий прошедшего времени на основании незначительного количества примеров их употребления в функции сказуемого в памятниках старой письменности. Этому противоречило бы как функционирование всех имен в качестве сказуемого, так и функционирование названных причастий в качестве сказуемого в некоторых диалектах.
Приведенные выше материалы позволяют установить следующий ход развития названного процесса в русском языке. Причастия действительного залога несовершенного вида выходили из употребления в функции сказуемого в разное время. Причастия действительного залога прошедшего времени несовершенного вида вытеснялись из употребления в функции сказуемого в древнерусском языке еще в доисторическую пору и притом, как правильно подметил Потебня, причастиями прошедшего времени на ‑лъ (т. е. собственно перфектом). Что этот процесс надо отнести еще к доисторической поре, доказывается тем, что причастия действительного залога прошедшего времени несовершенного вида почти не встречаются в функции сказуемого уже в древних памятниках, в то время как причастия действительного залога настоящего времени еще продолжали по отражениям в памятниках нормально функционировать в роли сказуемого.