Именно в процессе исторического развития возникают и развиваются все человеческие качества. «В сущности только человек, – пишет Выготский, – в процессе исторического развития возвысился до создания новых движущих сил поведения, только в процессе исторической общественной жизни человека возникли, сложились и развились его новые потребности, сами природные потребности претерпели глубокое изменение в процессе исторического развития человека»[501].
Так понятый историзм противостоит натурализму и эволюционизму, в том числе и современному, так называемому глобальному эволюционизму. История – это совершенно другой тип развития, по сравнению с развитием в природе. И указанную разницу прекрасно понимал русский гегельянец А.И. Герцен. «Человек, – писал он, – отличается от животных историей: характер ее, в противуположность животному развитию, состоит в преемственности больше или меньше сознательных усилий для устройства своего быта, в наследственной, родовой усовершимости инстинкта, пониманья, разума при помощи памяти»[502]. Не физиология, а история, хочет сказать Герцен, есть основа сознания. «Задача физиологии – пишет он, – исследовать жизнь, от клетки и до мозговой деятельности; кончается она там, где начинается сознание, она останавливается на пороге истории»[503].
Но наши «диаматчики» благополучно прошли мимо историзма Герцена, не говоря уже об историзме Маркса, и утвердили самый тупой вариант «историзма». И это нашло свое отражение, и закрепление, в статье «Историзм» в 5-томной «Философской энциклопедии». «ИСТОРИЗМ, - сказано там, – принцип подхода к объективной действительности в процессе ее научного исследования и практического преобразования как к изменяющейся во времени, развивающейся»[504]. Вот и все.
Историзм – это не просто «развитие», а это историческое развитие, т.е. развитие, как оно осуществляется в истории, а именно через деятельность людей, преследующих свои цели, через случайность, через отрицание, путем перехода в свою собственную противоположность. Историзм – это метод объяснения и метод объяснения таких переходов, которые не поддаются логическому объяснению, а точнее – формально-логическому объяснению. История богаче любой логики, поэтому никакую логику нельзя делать мерой исторического развития. В этом суть историзма. Если бы он покрывался какой-нибудь общей логикой, то он не имел бы никакого самостоятельного значения. Тогда весь историзм свёлся бы к материалу для логического обобщения и к историческим иллюстрациям.
Необходимость истории для науки чувствовалась уже давно. Уже основоположник позитивизма, О. Конт замечал в начале своей «Позитивной философии»: «никакая идея не может быть понята без ее истории». А У.Уэвелл, основоположник «философии науки», считал, что его история должна быть «не одним пересказом фактов Истории Науки, но и основанием Философии Науки»[505]. История науки и техники, умственного развития ребенка – вот из чего, как мы помним, должна сложиться логика и теория познания, то есть «философия науки». Но К. Поппер, как и логические позитивисты, все это игнорирует и хочет построить такую методологию, которая будет верна для всех времен и народов. И эта методология оказалась всё той же старой как мир аристотелевской логикой.
«Логику реальных наук, – пишет Эрнст Трельч, – надо строго отличать от общей формальной логики с ее учением о суждении, умозаключении и понятии и двумя ее средствами – законом тождества и законом противоречия»[506]. Логический позитивизм был последней попыткой втиснуть логику науки в тесные рамки формальной логики, которая показала, что это совершенно невозможно. И движение «философии науки» к истории было закономерным и необходимым. Но осилить логику истории, которая совпадает с логикой развития науки, «философия науки» так и не смогла. А в результате историзм, и вся проблематика истории, остался на одной стороне, а «философия науки» – на другой.
[505]
Уэвелл У. История индуктивных наук с древнейшего и до настоящего времени в трех тт. СПб., 1867, Том I, С. Х.