— Борис Сергеевич, — сказала тетя Зита, — у вас на Алтае есть знакомая бабка? Я давно хотела спросить.
— Есть, конечно. Какой-то удивительный вопрос. Соседка есть старенькая. У жены бабушка жива. Да много…
— Ну, будто не понимаете? Вы не стесняйтесь. Бабка-травница. У вас такая нежная кожа, будто только родились. А в таких условиях, как вы говорите, где люди сознание от работы теряют, сохранить такой цвет лица без специальных мазей…
Борис Сергеевич растерялся. Мама никак не могла поставить в правильное положение ручку на двери, чтобы выйти. Я стояла возле нее, тоже готовая удрать.
— За кого же вы меня принимаете? — брезгливо спросил Борис Сергеевич.
— Рецепт. Скажите рецепт. — Тете Зите явно было неловко, но она не хотела отступать.
Борис Сергеевич вдруг улыбнулся с жалостью:
— Рецепт я вам сразу сказал, вы просто не обратили внимания.
— Тысячу раз извините мою навязчивость, но мы женщины в определенном возрасте.
Я готова была укусить тетю Зиту за слово «мы». Я никогда не буду так жалко выпрашивать средства, чтобы молодеть.
— Моя бабушка и без мазей красивая! Мажьтесь сами, нам не надо! — крикнула я.
Борис Сергеевич расхохотался, прижимая к лицу рукавицы. Но тут же прекратил смеяться. И сказал серьезно:
— Рецепт я вам напомню, только надеюсь, что вы им не воспользуетесь. Я ошпарился. Заливал воду в раскаленный радиатор машины Юры Казакова и ошпарился. Кожа на лице слезла. Эта, розовая, — новая кожа. Старая меня больше устраивала, новая очень болит.
Тетя Зита даже не скрывала, как расстроилась. Она смотрела на краешек стола, и я поняла, что она может заплакать.
Дверь, приоткрытая мамой, от толчка поезда отъехала до конца. Борис Сергеевич вышел. Мне очень понравилось, что он сообразил выйти. Тетя Зита достала платок.
— Зита, брось ты. У тебя нормальное, свежее лицо. Что ты выдумываешь про себя?
— Мне скоро сорок лет. Ну поверь, совсем недавно было двадцать, я не заметила, как время ушло.
Тетя Зита вдруг запела тихонько-тихонько:
— Это моя мама пела, — сказала тетя Зита. — Она много песен знала. А с мазью — так, ерунда, конечно. Ничего в жизни путного не сделала, решила лицо обновить. У тебя хоть дочь есть. И не вздумай жалеть меня. Рассказывай про телят ей, про верблюдов…
Последние слова тетя Зита сказала со злостью и вышла.
— Ну дела, — сказала мама.
— Ты с ней с какого класса училась?
— Недавно, два года, как познакомились. Бабушка ее не любит, я и придумала, что со школы… Она хорошая, про травы много знает. Путешествует много. Мне интересно с ней…
— Папа к нам приедет?
— Ты уже спрашивала. Я очень хочу быть хозяйкой. Сама. Хоть раз в жизни пожить самостоятельно. Чтобы были мои вещи: стол, шкаф, вилки. Я хочу почувствовать себя взрослой. Да, да, не удивляйся: мне скоро, лет через пять, будет сорок лет, а я до сих пор боюсь нечаянно хлопнуть дверью или разбить чашку. Мне очень хочется иметь свои цветы, кошку и не старинный, а простой шкаф, под которым легко вытирать пыль. Ты только не думай, я хорошо отношусь к бабушке и уверена, что она к нам приедет. Просто каждый взрослый человек должен иметь свой дом, свое дело. Ты поняла?
Тетя Зита и Борис Сергеевич вернулись спокойно, будто глупого разговора про мазь между ними не было.
— Скоро приедем. Часиков в восемь будем дома, — сказал Борис Сергеевич.
В вагоне зажгли свет, от этого за окном стало совсем темно.
А далеко, у горизонта, светились вереницами бесчисленные фары тракторов.
В Барнауле авто- и железнодорожный вокзалы рядом. Мама и тетя Зита, обложенные вещами, сидят на скамейке между вокзалами и спорят, а я стою возле них и смотрю вслед Борису Сергеевичу и его жене. Рядом с женой Борис Сергеевич кажется высоким, но не только потому, что она ниже ростом. При встрече с прохожими Борис Сергеевич, словно опасаясь, что его жену могут толкнуть, вытягивается и распрямляет плечи. Мне обидно, что они забыли про нас, и еще грустнее, что я их никогда больше не увижу. Людей, даже на вокзале, мало, не только по сравнению с Москвой, но и с крупным пригородом Ленинграда, например городом Пушкином в летнее время. Я вижу часть широкой улицы с большими деревьями, красивый дом на углу. Определять, красив ли дом, меня научил дядя Женя. «Возьми мысленно здание, поставь его на большой холм и окружи лесом, только дорогу перед фасадом, конечно, расчисти. Если строение своим видом будет портить лес, значит, оно плохое». Мне такая игра нравится, и я часто переношу дома в лес, к озеру, на болото. Обсаживаю елками, кленами, чаще всего липами.