— Мы не поедем! — сказала, как отрезала, мама. — Никаких лодок!
— Мамочка, пожалуйста, — взмолилась я. — Я буду сидеть тихо.
Тетя Зита поддержала меня:
— Мы можем здесь пробыть еще неделю. Сейчас разгар стрижки овец в совхозах.
— Ну? Решайте. А то мне идти надо. — Бабка, посуровев, ждала ответа. — Зимой бы вы приехали… Ну! Тогда другое дело, машин много. А сейчас… Женщина права: время горячее. Людей для стрижки овец привозят — раз, отвозят на обед по домам — два…
— Проще обед им привезти, — встряла тетя Зита, — чем каждого по домам развозить.
— Ну, вы скажете… У всех скотины дома полно своей. Корове не объяснишь: «Я занята, доить тебя не буду».
— На лодке мы не поедем, — опять твердо сказала мама.
— Тамара, чего ты уперлась? — спросила тетя Зита. — Лучшего выхода нет.
— Сколько километров до поселка? — спросила мама у бабки.
— Ну, семь, десять. Так.
— Зита, а как мы вещи перетаскивать будем? У меня две руки, тебе нельзя. А Кирке я не позволю тяжестей таскать.
— Мы Киру оставим на берегу с вещами, а сами пойдем в поселок за подводой. Лучший выход. Согласна?
Мне очень хотелось переплыть на лодке Катунь, проехать на подводе, чтобы самой править лошадью, и скорее увидеть дом, в котором мы будем жить. Но тут же после слов бабки расхотелось.
— Чудные! Как же вы девку надолго одну в безлюдье бросите? А если ее медведь съест?
Мама сильно побледнела. И мне опять стало приятно, что мама меня очень любит и, конечно, медведю не оставит.
— Съесть, может, не съест, — продолжала рисовать картину моей встречи с медведем бабка, — а вот напугать девку может. Или она потом онемеет, может, трястись начнет… А вот как вам уезжать, я придумала, кажется… Ты, девонька, выйди, у нас разговор будет.
Я сошла с высокого гостиничного крыльца. По привычке поглядела на дорогу, нет ли там машин. Возле универмага на площади стоял большой фургон. С него сгружали мужчины ящики с товарами. «Этот нас не возьмет», — сообразила я. Возле здания райисполкома была привязана лошадь. Она стояла на солнцепеке, опустив голову. Из райисполкома вышел алтаец с озабоченным лицом. Засунул в голенище сапога сложенную бумагу и стал отвязывать лошадь.
— Игнат! — крикнули ему из окна. — Нашел врача?
— Какое. Сорок коров… А врача нет.
Меня в какой раз удивило, что местные алтайцы говорят совсем чисто по-русски, без всякого даже акцента.
— Подожди, Игнат, из совхоза «газик» вышел, звонили, что к вам идет. Потом у табунщиков за Верхним Уймоном врача заберет. Как же ты не углядел?
— На двести семь голов я один. Хоть бы школьников дали в помощь…
До меня вдруг дошло, что придет машина и пойдет через Верхний Уймон в нужное нам место. Перескакивая через две ступеньки, я бросилась наверх, к нашим. Корова, лежащая в тени крыльца, шумно выдохнула в пыль, словно сказала: «Наконец-то!».
Я пересказала маме и тете Зите услышанный разговор, но ответила за них бабка:
— Тогда это меняет дело. Ты, — показала она на тетю Зиту, — будешь не из газеты, а наймешься овец стричь. До вечера пострижешь, ничего с тобой не случится. А ты будешь уже не художник…
— Фотограф, — поправила мама.
— Ну, будешь не с передовиков снимки делать, а пастухом к овцам наймешься. Соглашайся гнать только в свой поселок, и точка. Ну, из своего поселка овец. Поняла?
— Господи, я никогда не пасла. Только чужих куриц с участка на даче прогоняла, — расстроилась мама.
— При овцах козел должен быть, — учила бабка. — Ты его гони, а овцы за ним пойдут, можешь не оглядываться. Да эта с тобой будет. Девка взрослая, поможет. У нас и младше ее все на работе.
— Как? Дети? Работают? — спросила тетя Зита. — Собирайтесь быстрее, машину пропустим.
— Чудные! А чего с ними сделается? Старшие в совхозе работают: и на покосе, и пастухами. Младшие тальниковые ветки скоту на зиму режут. Тоже деньги в дом приносят. Такие, — указала опять на меня бабка, — если только заболеют, дома околачиваются.
Дежурная по гостинице и бабка помогли нам с мамой перенести вещи к райисполкому.
— Вы уж пустите нас в гостиницу, если не уедем, — попросила мама.
— Придется, — пообещала дежурная. — Только цветы не дам носить больше. И мусора от вас полно, и кусты жалко. Все ободрали с берега. Как нарядно боярышник цвел… Зимой птиц на нем полно. Клюют ягоды. А теперь!.. И зачем он вам?
— Для лекарства. От болей в сердце помогает, — охотно ответила тетя Зита.
— А! В аптеку сдаете. Ну, это нужно людям, конечно.