В аптеку тетя Зита не сдавала. Она делала лекарства сама. Сушила всякие травки, цветочки. Потом настаивала их на спирту и раздавала знакомым. Если кто-нибудь из знакомых заболевал, у тети Зиты от любой болезни было лекарство. Как-то она принесла бабушке настойку для снятия усталости.
«Сколько стоит? — шепнула бабушка маме. — Спроси». — «Что вы, — замахала мама руками, — Зита денег не берет».
На следующий день бабушка пошла искать подарок для тети Зиты. Вернулась усталая и сердитая, с перевязанным ленточкой свертком, сказала: «Знаешь, Тамара, мне больше от твоей Земфиры лекарств не надо. Столько магазинов обошла в поисках подарка. Мне проще в аптеку пойти. Подобное снадобье, оказывается, свободно продается. Сделано, кстати, более квалифицированными людьми, чем твоя Изабелла». — «Ее Изольда зовут», — только и сказала мама.
Мама и тетя Зита пошли в райисполком наниматься на работу, а я осталась с бабкой.
Бабка мне очень не нравилась. Мне было неприятно, что она учит маму врать. И почему маме не противно? Сама-то я, конечно, врала по необходимости. Бабушка пошлет в магазин, как назло, встретишь кого-нибудь из знакомых девочек, немного поговоришь, придешь, а магазин закрылся на обед. Или очередь большая. Не знаю, кто как, а я считаю, что лучше обойтись без какого-то продукта, чем долго стоять в очереди. Говоришь бабушке: «Сметаны не было». Из моих ровесников, по-моему, не врал только Сережа. Если дома его просили сходить в магазин, он не шатался по улице, убивая отведенное на очередь время, а отвечал маме спокойно: «Я не пойду!» — «Почему?» — «Не хочу». — «А есть будешь?» — вмешивался папа. «Могу не есть». Когда его мама одевалась, брала сумку, Сережа был спокоен. Я очень неловко чувствовала себя тогда у Сережи. Мне хотелось забрать у его мамы сумку и самой сбегать в магазин. Мне кажется, лучше бы Сережа врал, сказал бы, что уроки делает или что голова болит, а не говорил бы так жестоко: «Не хочу».
Но мне очень-очень неприятно было сейчас, что будет врать моя мама. Какая она пастушка? У нее есть письмо из поселка: «…Очень рады… Преподаватели нам нужны… Жильем обеспечим…»
Тетя Зита едет собирать травы. Наверное, это ее работа. Я еду с мамой, и мы никак не можем доехать, нет машины, и поэтому моя мама будет врать. Сейчас в Ленинграде, недалеко от нашего дома, на стоянке такси, наверняка стоит много машин с зеленым огоньком. В этом есть какая-то несправедливость.
— Чего ты на меня злишься? Эта женщина ваша хворая пришла ко мне, попросила помочь выехать. У меня, думаешь, дел мало? А я раз обещала что-нибудь придумать…
— Придумали, чтобы мама врала? А как тетя Зита к нам приедет, раз стричь овец в другом поселке будет?
— Тетку в конце работы отвезут, куда прикажет. А поселки не далеко. Если бы не багаж, так на лодке перебрались бы. Ну! Твоя мама училка? Вот к сентябрю бы приехали, когда учить надо, — так вас бы аж из Барнаула встретили. Сейчас почет нужным рабочим, всем, кто скот обслуживает. Вот им.
Бабка кивнула на доску «План продажи государству». Там было написано необычное для меня: «Сдать пантов — 7490 кг». Недавно слышала про панты. Но тогда слушала невнимательно и теперь жалела. Рассказывал мне старичок в автобусе по дороге из Горно-Алтайска в Усть-Коксу.
Я сидела между мамой и старичком на заднем сиденье. Тетя Зита — впереди, прикрыв лицо платком. Ей было жарко. Даже мы с мамой через час езды стали «квелыми», как сказал старичок.
— Издалека в наши края? — спросил старичок.
Мама сказала, откуда мы.
— Самолетом?
Мама ответила. Голоса мамы и старичка срывались от тряски. В автобусе было очень пыльно. Окна закрыли, но все равно все было покрыто слоем пыли. Даже кабины шофера не было видно из-за пыли в воздухе. Каждый вдох был неприятен. Легкие не хотели такого воздуха. Челюсти я держала плотно сжатыми: чуть забудешься, расслабишь — и зубы начинают стучать друг об друга. Я сравнила себя с трактористом, вспомнив, как об их работе говорил Борис Сергеевич. И тут же поняла, как это глупо. Наш автобус шел по почти ровной, укатанной дороге, только не асфальтированной. Трактористы — по целине. Я просто ехала, вцепившись двумя руками в поручни. Они — управляли машиной.
Старичок толкнул мужчину на боковом сиденье.
— Слышь, Петр, Петр! Эти из Барнаула аж автобусом едут. Пересели в Горно-Алтайске на другой и опять едут. То-то я сразу приметил: квелые, наверное, лечиться едут. Сначала думал, торговать чем: вещей, как у хорошего купца, набрано. А их утрясло.
Петр оглядывал нас долго и пристально, потом ойкнул, подпрыгнул на сиденье и сказал: