— Мама, я тебя прошу, давай выйдем! Лишние мы! Давай!.. — взмолилась я.
— Не, я с мамкой поеду, — видимо поколебавшись, ответил Толя. — Мамка с пасеки на телеге поедет вечером. Серко перековать надо. Игнат обещал сегодня перековать.
— Может, у механиков поработаешь? — спросил Александр Васильевич. — Там и заработки хорошие.
— Не-а, пчелы роятся, а отец, сами знаете, до осени с табуном ушел. Сено косить надо еще.
— Ну, дело хозяйское.
Александр Васильевич пожал Толе руку и сказал шоферу:
— Поехали!
Мы подъезжали к длинному сараю. Еще издали слышно было громкое блеяние множества овец.
— Я здесь сойду, — сказал Александр Васильевич шоферу, — а ты гостей свези, врача захватишь — и назад.
Мама вдруг просто побледнела и сказала сухо:
— Во-первых, я не гость, а еду к вам работать. А если бы даже в гости? Что же тут плохого? Нельзя же так к людям относиться.
— Вы из Москвы? — спросил Александр Васильевич.
— Из Ленинграда.
— Чем же вам город не угодил, что сюда устремились?
— Я, может, не хочу в городе жить, хочу в деревне. Может такое быть?
У мамы лицо из бледного стало красным.
— Быть такое может, только под Ленинградом тоже работники в деревне нужны…
От неприятного разговора, от жалобного блеяния тысяч овец я заплакала. Пыталась сдержаться, но от этого плакала все сильнее и сильнее.
— А если в гости бы ехали? — спросила тетя Зита. — Вы не ответили: что в этом плохого?
— Не вовремя! Понимаете? Гости хороши вовремя, в праздник, а вот видите, сколько овец пригнали, и еще, и еще пригонят. Пока овец не остригут, они стоят в загонах голодные. Ждут своей очереди. И только стриженых их гонят на пастбище. Когда хозяева вас развлекать будут? А? Что я вам говорю! Вот продавщица отвлекла людей от работы одним путем — вы будете забирать время, требуя внимания к себе, другим путем. А ты, девочка, не плачь, к тебе это не относится. Тебя привезли сюда, а захотят — так же увезут. Погуляешь…
— Я не уеду. Что вы меня за куклу принимаете?
— Иди-ка умойся. Там, в амбаре, вода есть. «Не уеду»…
Я вошла в амбар. После яркого солнца здесь казалось темно. У двери рядом с весами лежала гора серой шерсти. Женщина в синем халате и резиновом фартуке брала, сколько могла обхватить, из кучи шерсть и укладывала ее на площадку весов. Она уронила большой клочок шерсти, а я подняла его. Шерсть была тяжелой и липкой. Даже не верилось, что, если ее вымыть, расчесать, она станет белой и пушистой.
Стрекот машинок был еле слышен из-за блеяния овец. Я не сразу разглядела, что в амбаре много людей. Они почти неподвижно стояли у столов, зато овцы, стриженые и нестриженые, толкали друг друга, стараясь выбраться на волю. Между стенкой амбара и овцами — узкие высокие столы по грудь людям, чтобы не нагибаться при стрижке, как я поняла. Перед каждым человеком лежала овца со связанными ногами, и ее стригли электрической машинкой. На столах бутылки с йодом. Ближняя от меня овца на столе дернулась, женщина схватила бутыль, помазала рану йодом и стала стричь дальше. Кончив стрижку, женщина развязала овце ноги и столкнула ее вниз. Навалившись грудью на стол, прямо за шерсть схватила нестриженую овцу, с трудом подняла ее, связала ноги. У одной, уже стриженной и отпущенной, овцы на шее была глубокая длинная рана. Я подошла к женщине, которая взвешивала шерсть, спросила:
— Где здесь можно умыться?
— Вон тамока, — кивнула она в сторону бочек.
— Знаете, там у овцы рана глубокая, — сказала я.
Женщина пошла, подняла в загоне вверх дверцу и стала искать раненую овцу.
— Стриженая? — крикнула мне женщина. — Где рана?
— Да! Рана на шее! — ответила я.
— А ты чего стоишь, помоги! — опять крикнула мне женщина.
Овцы то шарахались от нас, то толкались, больно наступая копытцами на ноги. Казалось, они не ходят, а перетекают с места на место как волны. Женщина отловила овцу с раной и, держа ее за кожу у шеи и хвоста, подтащила к столу, подняла, взвалила и сказала мне:
— Придержи, я перелезу. Да ты что, приезжая? Овцы удержать не можешь!
И она перелезла через стол, стянула овцу вниз и повела за собой. Я перелезла следом, довольная, что хоть чем-то смогла помочь, сказав про рану.
Женщина довела овцу к весам, опять сказала мне:
— Держи! — Быстро скрутила из шерсти веревку, завалив овцу, связала ей ноги.
— Кира! — крикнула из дверей мама. — Ты с ума сошла, машина ждет!
— Вы лечить ее будете? — успела я спросить у женщины.
Женщина улыбнулась устало:
— Ну, скажешь! Что я, врач? Какое лечить! Спасибо, что сказала: так бы пала и все, а так успеем на мясо. Ты хоть и приезжая, но молодец.