— А там что?
— Дом-музей Шукшина.
Говорить было не о чем. Мне все еще не верилось, что мы уезжаем насовсем. Казалось, что мы, как обычно, едем на дачу.
Мама ковыряла вилкой в тарелке, неприятно скрежетала по дну. Обычно сдержанная, спокойная за столом бабушка подкладывала нам несовместимые между собой продукты: макароны с мясом поливала сметаной, а сверху селедку в горчичном соусе. Я засмеялась. А Сережа фыркал. Он, наверное, сдерживался, чтобы не смеяться, и поэтому фыркал. Как взглянет на селедку с мясом, так и фыркнет, очень громко.
Бабушка стала говорить маме, как нужно обращаться со мной и чтобы не забыли теплые вещи. Мы с Сережей отошли к окну. Я из ковшика наливала в горсть воды и поливала кактусы, чтобы понемногу выходило. Они не любят много воды. Потом брызнула водой на Сережу, и он потряс головой, как собака, стряхивая брызги. При этом его толстые губы тоже как-то смешно пошлепались друг о друга. Получилось совсем как у собаки.
— Кира, ты правда хотела меня утопить?
— Я не разворачивала лодку и не знала, что швы стерлись.
Я держала мокрую руку над банкой с каракуртом. Редкие капли попадали на марлю и падали на дно банки. Черный с красными пятнами паучок медленно вышел из-под листа и направился к капле.
— Надо же, и они пьют, — грустно сказал Сережа.
От волос Сережи пахло табаком.
— Ты куришь?
— Нет, дома все курят. У нас даже от кошки, смешно сказать, табаком пахнет.
Напившись, паучок уже не тяжело, а шустренько убежал под лист.
— Пора, — сказала бабушка. — Присядем. Кира, Сережа, садитесь. Если что понадобится, Тамара, напишите.
А я опять забыла, что уезжаем, почему-то перед глазами стоял припавший к капле паучок. И опять мне показалось, что мы сейчас все вместе — и Сережа, и бабушка — едем на дачу. Наверное, поэтому, прощаясь с бабушкой, я улыбнулась, неловко ткнулась носом в ее мягкую щеку и сказала:
— Ну, пока, счастливо оставаться.
Сережа взял рюкзак потяжелее, сетку, а я свой рюкзак. На лестнице я оглянулась. Бабушка гладила маму по плечу, но смотрела на меня. Я помахала ей рукой и сказала Сереже:
— Знаешь, мне кажется, ты едешь вместе с нами.
— Мне тоже кажется. Не верится, что ты — и уезжаешь навсегда. Иногда надоедает даже: идешь ли куда — тебя встретишь, в классе — ты сидишь. Куда бы ни пошел, почти всегда тебя встречаю.
Мне стало обидно, но Сережа сказал еще:
— А я уже привык тебя видеть. Если не встречу, как-то странно становится. А теперь тебя не будет…
Мы стояли во дворе, ожидая маму. Двор уже нагрелся солнцем, но мне казалось, что тепло идет от нашего дома, от Сережи и даже от воробьев на асфальте. Вот сейчас скажу маме, что никуда не уеду. Не уеду, и все.
Вышла мама с канистрой в руках.
— Схожу за вещами, — сказал Сережа. — Там еще много?
— Нет, здесь все.
Сережа плюнул себе под ноги, положил возле меня рюкзак и сказал:
— А я-то, идиот, как ребенок поверил. «Уезжаем! Навсегда!» Уж врала бы хоть складно. Люди в недельный поход больше с собой берут. Постой. Вынесу тебе лодку. Поплаваешь по Катуни, по Бии или по Оби. Хоть слышала про такие?
И Сережа побежал в свой подъезд.
— Он надолго? — спросила мама. На ее напудренных щеках остались дорожки от слез.
— Совсем, живот у него заболел. Вытри пудру. Будто мелом намазалась.
— Жаль, я с ним не простилась. — И мама опять всхлипнула.
— Вы позднее не могли приехать? — спросила на вокзале нас с мамой, краснея от возмущения или от жары, тетя Зита.
Вязаный берет плохо держался на ее голове.
— Опомнись, — грустно сказала мама, — полтора часа до отхода поезда. Мы лучше бы побыли с Кирой лишний час дома.
— А вещи? — возмутилась тетя Зита.
— Вот, — сказала мама, положив сетку на асфальт, — здесь продукты на дорогу, а в рюкзаках у нас с Кирой вещи. И вот твоя канистра…
Эх, лучше бы мама не говорила про рюкзаки!
— А мои вещи? — растерянно спросила тетя Зита. — Я больна, понимаешь, больна. Да… с вами в тайгу не пойдешь. Значит, вы меня и в тайге бросите…
Я ничего не понимала, мама, глупенько улыбаясь, смотрела то на тетю Зиту, то на меня.
— Если бы я знала, что вы так поздно придете, я бы позвала своих друзей, они бы… — сказала тетя Зита, но тут же смягчилась: — Ну ладно, на первый раз простительно, сразу видно, что вы не походные люди. Так! Мы с мамой идем за вещами — моими конечно, они в камере хранения, — а ты со своими стань там, возле Милочки. Вон она. Нет-нет, вон.
Я взглянула на коротко привязанную к столбу Милочку.
— Пойдем, — сказала тетя Зита.