Однако, наш «ризикант» Захарко уговорил нас остаться на возу и ехать с ним. Мы доверились судьбе.
Когда мы выехали на пограничную дорогу, нас сразу обдал лунный свет, показавшийся нам особенно ярким после черноты леса. Мы взглянули в обе стороны; насколько достигал глаз, перед нами стелилась широкая, гладкая, освещённая луной дорога; патруля не было. Захарко резко повернул лошадей и погнал их во весь дух. Доехали до угла, снова завернули и помчались в обратном направлении. Достигнув какого-то пункта, нырнули опять в лесную чащу.
Захарко сбавил ходу и облегченно вздохнул. Мы были в Польше, и сюда не мог уже прийти ни один красноармеец или чекист.
Захарко обернулся к нам и протянул руку. Мы поздравили друг друга. Впрочем, наш возница окончательно успокоился только, когда пересчитал головы привезённого с собой «товара». Его спутники, из менее храброго десятка, были бледны как полотно. И только тяжеловесные коровы отнеслись ко всему происшедшему с большой флегмой.
Двинувшись дальше, мы вскоре выехали в открытое поле. Луна зашла, и нас окутал предрассветный туман. Заxарко как будто внезапно потерял свой дар ориентировки и начал часами плутать по кочкам и рвам.
В одном месте мы даже чуть не попали в беду. Наши лошади, продвигаясь вперёд, стали каждым своим шагом выбивать из земли искры. Присмотревшись, мы увидели, что вся земля кругом покрыта тлеющими искорками, и что поднимающийся с нее пар не похож на обыкновенный туман.
Оказалось, что мы наскочили на горящее торфяное болото…
Уже приближаясь к деревне и различая во мгле неясные контуры изб, мы услышали позади нас какие-то странные, никогда еще не слышанные звуки. Где-то, далеко-далеко, раздавался как будто женский плач, жалкий и протяжный. Лошади наши заржали и бросились вперед.
— Волки воют, сказал Захарко.
Этот жалобный вой стаи голодных волков был последним звуком, донесшимся к нам из России.
II. На польской стороне.
В Польше. — Беспаспортность. — Сарны. — «Полицейская демократия» — На выездной сессии. — Ровенское великолепие. — В газетном киоске. — Та же ли Европа? — Отъезд в Варшаву. — На германской границе.
Село N. — наш первый этап на польской территории — было небольшим, захолустным украинским селом. Как все кругом, оно жило под знаком нашего времени — жило воспоминаниями, сравнениями и сожалениями. Прежде была школа — теперь закрыта, прежде был врач и больница — теперь нет и фельдшера, прежде пили чай с сахаром — теперь ничего горячего не пьют. Неизменной осталась в селе с прежних времен только его единственная, но зато широчайшая улица, по которой, вздымая облака пыли, проходили на пастбище стада.
Наш перевозчик Захарко приютил нас в своей хате. Мы провели в ней два дня, ночуя на узеньких лавках, вделанных в стену. Хозяева наши спали тут же на более поместительных полатях.
Общий вид intérieur’а[156] Захаркиной хаты и все отдельные попадавшиеся нам на глаза вещи были необыкновенно стильны. Огромная русская печь, самодельные горшки, деревянная посуда кустарного производства — по всему было видно, что начала менового хозяйства и не прикоснулись к этому обзаведению. Захарко был молодожен, и все вещи его были новые; но все они, по своему облику, имели такой стильный, подлинно-столетний вид, какого не удается достигнуть в своих городских квартирах самым изысканным любителям антиквариатов.
От каждой вещицы веяло настоящей стариной. Чувствовалось, что смастеривший ее человек не задавался нарочитой целью подражать образцам, изученным по книжкам, но что весь он и все его мастерство еще полны тех же линий и форм, какие выливались из-под рук его предков в XVII веке.
— Мы здесь как будто в Грановитой Палате, — подумали мы, вглядываясь в эту непривычную, своеобразно-привлекательную обстановку.
Как большинство выезжавших в ту эпоху из России беженцев, мы были глубоко убеждены, что все опасности, неприятности и испытания кончаются для нас в момент перехода границы. Переехав в Польшу, — казалось нам, — мы будем свободными гражданами; в случае каких-либо сомнений в нашей личности, — снесемся по телеграфу с друзьями и родными за границей, и все мигом уладится.
Как и всех, нас ожидало разочарование. Паспортные страхи и полицейские затруднения начались у нас с первого же дня перехода через границу. Нас встретили не как пленников, вырвавшихся из тюрьмы, а как незваных, докучливых гостей, приехавших делить с хозяином его скудную трапезу. Мы оказались пока еще не в Европе, пересеченной по всем направлениям усовершенствованными путями сообщения, а в русской деревенской глуши, откуда «хоть десять лет скачи — ни до какого государства не доскачешь».