В первый вечер в парадном зале дворца Церетели выступал еще до переговоров с украинцами. Поэтому он не сказал ничего определенного по самому больному для нас вопросу. Следующий день (кажется, это было 1 или 2 июля) приехавшие министры совещались с представителями Рады, и к вечеру Церетели сообщил нам о соглашении, которое было достигнуто. По этому соглашению, которое еще нуждалось в ратификации со стороны Временного правительства, Генеральный секретариат получал функции краевого исполнительного органа, а Центральная Рада становилась законодательным центром автономной провинции; оба учреждения должны были быть пополнены представителями «национальных меньшинств» — в первый раз мы услышали тогда это слово. И в тот же вечер, в присутствии Церетели и Терещенко и при участии Винниченко, мы занялись конструированием новорожденной автономной Украины и ее местного правительства. Помню тяжелое впечатление, которое произвело на меня то, с какой легкостью и быстротой «отвалили» Украине десяток губерний. И помню, что уже тогда все присутствовавшие представители отдельных партий и групп явно интересовались больше всего тем, сколько мест каждая из них получит в Раде…
Все киевские партии, в том числе и кадеты, одобряли достигнутое соглашение, хотя почти все смотрели на него как на неизбежное зло. Как известно, в самом Временном правительстве на почве украинского вопроса произошел тогда же кризис, и министры-кадеты (Шингарев, Мануйлов и кн. Шаховской) вышли из его состава. Но дело было сделано, а последовавшее затем в Петрограде восстание большевиков, хотя оно и было подавлено, все же не могло не упрочить впечатления, что Временное правительство слишком слабо, чтобы сопротивляться украинскому сепаратизму.
В результате создавшегося у нас после отъезда Церетели нового положения, перед киевской общественностью встали новые вопросы и тревоги. В том же ночном заседании, в котором мы «с кондачка» устанавливали границы будущей автономной Украины, была избрана небольшая комиссия, которой было поручено вести переговоры с Радой о количестве представляемых «меньшинствам» депутатских мест. Не знаю, очень ли неискусно велись эти переговоры, но в результате различных этнографических исчислений мы получили 30% мест, а один украинец (впрочем, не очень надежный) говорил мне впоследствии, что его друзья согласились бы дать 35%. Вообще в настроениях наших революционных главарей произошел внезапный надлом. Легкомысленное пренебрежение ко всему украинскому с неприятной быстротой сменилось полной резиньяцией[24] и сознанием своего бессилия. «Теперь уже не только украинцы, но и остальные политиканы наши, — писал я вскоре затем в одном письме от 15 августа 1917 года, — оказались ярыми сторонниками автономии и требуют проведения ее немедленно, без Учредительного собрания». Едва ли было достаточно оснований для столь решительной перемены фронта, главным виновником которой я считаю бундовца М.Г.Рафеса[25]. И я подозревал, что в то время сами украинцы еще не считали себя такими могучими и непреодолимыми, какими они вдруг представились их вчерашним господам и менторам…
Но, так или иначе, восемнадцать мест в Раде было получено. Предстояло их распределить между всеми неукраинскими организациями и партиями. И тут, как водится в таких случаях, началась торговля, подкапывание друг под друга и интриги. Рафес, который приобретал все больше и больше значения, пустил здесь в ход всю свою энергию; и можно сказать, что утвержденное в конечном результате распределение мест было в общих чертах произведено по его проекту, причем даже случайная ошибка в наименовании одной еврейской партии перешла из его записной книжки в текст официального протокола.
Окончательная схема представительства «меньшинств» в Раде, принятая на соединенном заседании Исполнительного комитета со всеми заинтересованными организациями, была следующая (воспроизвожу ее по памяти)[26]:
25
Рафес Моше (Моисей Григорьевич; 1883—1942), видный деятель Бунда и Еврейской секции. С 1917 возглавлял украинскую организацию Бунда в Киеве. В 1917 — член Украинской Центральной и Малой рад. В период 1917—1918 призывал к активной борьбе с большевиками. После революции в Германии (ноябрь 1918) изменил свои позиции и провозгласил создание Еврейского коммунистического союза (впоследствии влился в КП(б)У), от имени которого в июне 1919 подал в Народный комиссариат внутренних дел меморандум о необходимости срочной ликвидации всех еврейских буржуазных общественных организаций и партий, «так как они представляют опасность для советской власти и являются агентами Антанты и империализма». Фактически возглавил Ликвидационную комиссию по делам еврейских общин и общественных организаций и с особой жестокостью и цинизмом преследовал своих вчерашних соратников. В конце Гражданской войны был комиссаром Красной армии. Впоследствии занимал руководящие посты в Моссовете, Народном комиссариате иностранных дел СССР, Коминтерне, ТАСС, Совкино. Арестован в мае 1938, в июне 1940 Военной коллегией Верховного суда приговорен к десяти годам лишения свободы. Погиб в лагере в Коми АССР.
26
Мной производится распределение мест в так называемой «Малой Раде», о котором тогда шла речь. О Малой Раде и ее отношении к пленуму Центральной Рады говорится в следующей главе.