БИБЛИОТЕКА КИТАЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Г. С. ГОЦ Л. П. ДЕЛЮСИН Д. Ф. МАМЛЕЕВ Т П. РЕДЬКО Б. Л. РИФТИН Е. А. СЕРЕБРЯКОВ В. Ф. СОРОКИН М. Л. ТИТАРЕНКО Н. Т ФЕДОРЕНКО Л. Е. ЧЕРКАССКИЙ
Москва
«Художественная литература» 1987
из книг
МУДРЕЦОВ
Проза Древнего Китая
Перевод с китайского
Москва
«Художественная литература» 1987
Составление, вступительная статья, статьи об авторах и комментарии И. ЛИСЕВИЧА
Оформление художника Ю> КОПЫЛОВА
4703000000-273
И 203-87
028(01)-87
© Состав, вступ. статья, статьи об авторах, переводы, оформление. Издательство «Художественная литература», 1987 г
© Скан и обработка: glarus63
Дыханием далекого, незнакомого времени повеет на читателя со страниц этой книги, составленной из фрагментов семнадцати других книг — творений Учителей китайской древности. Творений того времени, которое мыслилось ими как поток неотвратимых перемен и постоянное возвращение на «круги своя», где, однако же, настоящее всегда уступало недостижимому идеалу «высокого» прошлого. Не металлом чаще всего звучал глагол тех времен, но камнем: на каменных стелах высекали творения Конфуция и Лао-цзы, на них же отмечали успехи ученых, продвинувшихся в науках, гудели каменные колокола и на подворьях «храмов литературы». Глубокий, ни с чем не сравнимый звук исторгает такой колокол, вытесанный в виде крыла летучей мыши, под ударами деревянного била. Так же непривычно звучит поначалу и древняя китайская словесность — порождение мира, словно повернутого к нам какой-то неведомой, но значительной своей стороной. Причудливая вязь иероглифов сохранила для нас его слово, на которое сами древние смотрели как на порождение сокровенных глубин мироздания, веря, что оно не только меняет к лучшему человека, но и приносит гармонию во Вселенную.
Собранные в нашем сборнике тексты старая традиция заносила либо в раздел канонов — тех нитей основы, что стягивали воедино всю ткань китайской культуры, либо в разряд творений историографов, равно наблюдавших мир людей и знаменья небес, либо в разряд писаний тех, кого, собственно, и называли Учителями, ибо они пытались указать человеку Путь Истины. Для нас же все это философская проза, впрочем близко соседствующая с поэзией, поскольку порой к ее ритмическому складу добавляется рифма.
Истоки своей философской мысли китайская традиция относила ко временам легендарным, когда письменный знак
и философская абстракция были порождены гением совершенно-мудрого государя древности Фу Си, современника строительства Великих египетских пирамид. Подъемля взор к небесам и любуясь узором созвездий, читая на земле строчки следов животных и птиц, мудрец создал восемь знаков -триграмм — комбинаций сплошных и прерывистых черт, воплотивших в себе основные образы мира, а в них — движение Пути Вселенной, неизреченного Великого Дао. Почти полторы тысячи лет спустя к будущему
основателю Чжоуской державы Вэнь-вану в подземной темнице, куда он был брошен тираном Чжоу Синем, «пришло озарение», и, записав все возможные сочетания триграмм, он создал шестьдесят четыре гексаграммы — основу будущей «Книги Перемен». По представлению китайцев, гексаграммы исчерпывали все возможные для человека и космоса ситуации, порождаемые различным соотношением Мужского и Женского начал в мире, его темных и светлых космических сил Инь и Ян,— так что «Книга Перемен» всегда могла сказать, что происходит с человеком в данный момент и что ждет его в следующий. Постепенно основной корпус книги обрастал комментариями, и, хотя гексаграммы по-прежнему служили предсказанию будущего, «Книга» все больше становилась произведением философского плана — предание утверждает, что «Десять крыльев», поддерживающих ее корпус, написаны уже Конфуцием (551—479 гг. до н. э.).
Китайская философская проза, собственно, и начинается со времени Конфуция и его современников. Это была поистине удивительная эпоха, когда, служившее достоянием лишь немногих избранных, потаенное знание внезапно выплеснулось наружу, рождая новые учения и религии, когда словно великое озарение коснулось лучших умов человечества, и, сделавшись Учителями, они повели за собой других. Пифагор в греческих полисах Италии, Будда и Махавира в Индии, Лао-цзы и Конфуций в Китае — все они провозгласили тогда учения, просуществовавшие тысячелетия и во многом определившие будущую историю человечества.
В Китае имена Конфуция и Лао-цзы открывают эпоху Классической древности, когда, подобно расцветавшим один за другим цветам, множились и соперничали между собой философские школы, а истерзанный междоусобными войнами Китай с надеждой внимал слову мудрости. Мыслившие себя дотоле единым и неразрывным целым с родичами, юноши совершали вдруг отчаянный по тем временам шаг, порывая с родными местами и отправляясь на поиски Учителя... Впрочем, философская школа в Китае с самого начала именовалась «семьей» и заменяла ее; Учитель же считался в ней как бы сыном — старшим среди множества младших братьев. Скромность этого звания может ввести в заблуждение, если не вспомнить, что «сыном» назывался также император, титул которого, правда, всегда уточнялся, как «Сын Неба». Мыслились ли подобные космические параллели в отношении основоположника учения — сейчас трудно сказать, хотя кое-какие фрагменты из «Даодэцзина»— «Книги Пути и Благодати»— дают для этого основания.