Как доказать, что это именно так?
Когда множатся знания о луках и самострелах, о стрелах на шнурке и о силках, о спусковых приспособлениях и каменных наконечниках — приходят в смятение птицы в небе. Когда множатся знания о крючках и наживке, о сетях и бреднях, вершах и неводах — приходит в смятение рыба в воде. Когда множатся знания о ножах и рогатинах, о путах и силках, ловушках и капканах — приходит в смятение зверье на болотах. Когда множатся хитрости и коварства, обманы и козни, словесные выверты о «твердом и белом», о «тождестве и различии» — в спорах развращаются нравы. Оттого и родились в Поднебесной великая смута и неразбериха, и виною тому — пристрастие к знаниям. Ибо все в Поднебесной привыкли стремиться к неизведанному — и никто не привык стремиться к изведанному, все привыкли осуждать то, что считается дурным, — и никто не привык осуждать то, что считается хорошим, — оттого и великая смута. Оттого-то в небесах помрачается свет солнца и луны, на земле истощается сила гор и рек, а посреди их пришло в расстройство движение времен года. Даже среди ползучих гадов и разной летучей мелюзги нет никого, кто не утратил бы своей природы. Вот сколь велика смута в Поднебесной из-за пристрастия к знаниям! И так повелось со времен Трех династий. Пренебрегли простым народом — и увлеклись хитроумными краснобаями; отвергли недеяние и покой — и пристрастились к назойливым поучениям. А от этих-то поучений и настала смута в Поднебесной!
***
ИЗ ГЛАВЫ XII
Хуан-ди, гуляя неподалеку от Красных вод, поднялся на вершину Куньлуня. И на обратном пути на юг потерял свою Черную Жемчужину. Послал на ее розыски Мудрость, но та не нашла ее. Послал на розыски зоркого Ли Чжу — и тот не нашел ее. Послал горластого Чи Гоу — и тот не нашел ее. Тогда послал Подобного Небытию — и тот отыскал ее.
— Как странно! — воскликнул Хуан-ди. — Только Подобный Небытию сумел отыскать ее!
***
ИЗ ГЛАВЫ XIII
Хуань-гун, пребывая в своих покоях, читал нараспев старинную книгу. А колесник Бянь обтесывал неподалеку колесо. И вот, отложив долото и молот, он поднялся в покои и осведомился у князя:
— Осмелюсь спросить, что за слова читает государь?
— Это речи мудрецов, — ответил князь.
— А мудрецы эти живы? — спросил колесник.
— Умерли, — ответил князь.
— В таком случае то, что вы, государь, читаете, — это лишь винный отстой, что остался от древних.
— Я, князь, читаю книгу, — сказал Хуань-гун, — а о ней смеет рассуждать какой-то колесник?! Если есть что сказать — говори, если нет — умрешь!
И колесник Бянь сказал так:
— Я, ваш слуга, гляжу на это с точки зрения своего ремесла. Когда обтесываешь колесо не спеша — работается легко, но колесо выходит непрочным. Когда же поспешишь — и работается трудно, и колесо не прилаживается. Умением не спешить и не медлить владеют мои руки, а сердце только откликается. Словами этого не передашь— ведь тайна ремесла осталась где-то между ними. Я неспособен даже намекнуть на нее сыновьям, а сыновья неспособны ее от меня воспринять. И вот в свои семьдесят лет я продолжаю обтесывать колеса. А уж древние тем более не в силах передать свое учение — потому что умерли. Стало быть, то, что вы, государь, читаете, — лишь оставшийся после них отстой!
***
ИЗ ГЛАВЫ XIV
У Си Ши было больное сердце, и она часто морщилась от боли в присутствии односельчан. Некая уродина из той же деревни увидела, как это красиво. И вот, по дороге домой, она тоже принялась хвататься за сердце и гримасничать перед односельчанами. Завидев ее, богачи крепко- накрепко запирали ворота и не показывались. А бедняки разбегались кто куда вместе с женами и детьми.
Уродина эта уразумела, что и гримасы могут быть красивы, только не сообразила — почему.
***
ИЗ ГЛАВЫ XVII
Одноногое Чудище позавидовало Многоножке, Многоножка позавидовала Змее, Змея позавидовала Ветру, Ветер позавидовал Глазу, Глаз позавидовал Сердцу.
И Чудище сказало Многоножке:
— Я скачу на одной ноге, а за тобой не поспеваю. Ты же управляешься с десятком тысяч ног — и как только в них не запутаешься?
— Еще чего! — сказала Многоножка. — Ты что, не видело, как плюются? Брызгам, крупным, как жемчуг, и мелким, как туман, и счета нет — но все, смешавшись, падают на землю. Вот и я двигаюсь с помощью своего естественного устройства, а почему так получается — не знаю.
И Многоножка сказала Змее:
— Столько у меня ног, а не могу догнать тебя, безногую. Почему бы это?
— Мною движет естественное устройство, — ответила Змея. — Разве можно его изменить? Да и что бы я стала делать с ногами?
И Змея сказала Ветру:
— Я шевелю позвонками и ребрами — и передвигаюсь, как если бы у меня были ноги. Ты же с ревом взмываешь над Северным морем и с ревом бушуешь над Южным — а тебя вроде бы и нет. Как же это у тебя получается?
— Да, это так, — ответил Ветер. — Я с ревом взмываю над Северным морем и с ревом бушую над Южным. Но ткни в меня пальцем — и меня одолеешь, наступи на меня — и меня победишь. И все же только я один могу валить огромные деревья и сокрушать большие здания. Ибо из многих мелких неудач творю великую победу. А одержать великую победу способен лишь мудрец.
***
Чжуан-цзы удил рыбу в реке Пушуй. И вот от чуского царя явились к нему два знатных мужа и сказали:
— Государь пожелал обременить вас службой в своем царстве!
Не выпуская из рук удочки и даже не обернувшись, Чжуан-цзы ответил им так:
— Слыхал я, что есть у вас в Чу священная черепаха: уж три тысячи лет как издохла, а цари берегут ее останки в храме предков, в ларце, под покрывалом. Так что же лучше для черепахи: издохнуть и удостоиться почестей? Или жить, волоча хвост по грязи?
— Лучше жить, волоча хвост по грязи, — ответили сановники.
— Тогда ступайте прочь, — сказал Чжуан-цзы. — Я тоже предпочитаю волочить хвост по грязи!
***
Хуэй-цзы был первым министром в лянском царстве, и Чжуан-цзы собрался однажды его навестить. И вот кто-то донес министру:
— Сюда направляется Чжуан-цзы — хочет сесть на ваше место.
Хуэй-цзы, перепугавшись, повелел разыскивать Чжуан- цзы по всему царству — и его искали три дня и три ночи.
А Чжуан-цзы, явившись к нему, сказал так:
— Слыхал ты про Феникса, что обитает на юге? Когда он, взмыв над Южным морем, устремляется к Северному, то отдыхает только на платанах, вкушает одни лишь плоды бамбука, а пьет — из чистейших источников. И вот какая-то сова, разжившись дохлой мышью, подняла голову и, увидав пролетавшего Феникса, угрожающе ухнула. Уж не хочешь ли и ты отпугнуть меня от своего лянского царства?!
***
Чжуан-цзы и Хуэй-цзы прогуливались как-то по мосту над рекой Хао. И Чжуан-цзы сказал:
— До чего же привольно резвятся ельцы — какая это для них радость!
— Ты же не рыба, — возразил Хуэй-цзы, — откуда тебе известно, в чем ее радость?
— Ты же не я, — сказал Чжуан-цзы, — откуда же тебе известно, что я не знаю, в чем радость для рыбы?
— Да, я не ты, — сказал Хуэй-цзы, — и, конечно же, тебя не знаю. Но ты-то уж, точно, не рыба и уж никак не можешь знать, в чем ее радость.
— Позволь вернуться к началу, — сказал Чжуан- цзы.— Ты ведь сказал так: «Откуда тебе известно, в чем радость для рыбы?» Значит, ты уже знал, что это мне известно, — потому так и спросил. Я же про это узнал, прогуливаясь по мосту над Хао.
***
ИЗ ГЛАВЫ XVIII
У Чжуан-цзы умерла жена, и Хуэй-цзы пришел ее оплакать. А Чжуан-цзы, сидя на корточках, стучал по глиняной корчаге и распевал песни.
— Ты прожил с нею жизнь, — сказал Хуэй-цзы, — нажил детей. А теперь, когда она, состарившись, умерла, не только не плачешь— а еще и колотишь в посудину, распеваешь песни. Это уж слишком!
— Нет, ты не прав, — сказал Чжуан-цзы. — Когда она умерла и я остался один — мог ли я не печалиться? Но вот я задумался над ее началом — когда она еще не родилась; не только не родилась — еще не обладала телом; не только телом — но и эфиром -ци. Растворенная в мутном Хаосе, она стала преображаться—и обрела ни; ци преобразилось — и возникло тело; тело преобразилось — и возникла жизнь. А ныне вновь преображение — и смерть. Все это следует одно за другим, как времена года: за весною — лето, за осенью — зима. Так зачем же теперь, когда она покоится в Мироздании, провожать ее плачем и воплями? Ведь это значит — не понимать велений Судьбы. Вот я и перестал плакать.