Конфуций от волнения даже изменился в лице. И сказал так:
— Как прекрасны твои устремления! Я слышал: кто знает меру— не обременяет себя корыстью, кто довольствуется тем, что имеет,— не боится его потерять, кто совершенствует в себе внутреннее — не стыдится остаться без службы. Я всегда это восхвалял — а ныне увидел в тебе. Это для меня подарок!
***
Царевич Моу, владетель Чжуншаня, спросил у Чжань- цзы:
— Как мне быть? Телом пребываю у рек и морей, а сердцем живу — у вэйских дворцовых ворот.
— Чти жизнь,— ответил Чжань-цзы.— Кто чтит жизнь — презирает корысть.
— Знаю,— сказал царевич,— да не могу с собой совладать.
— А не можешь с собой совладать — тогда повинуйся желаниям. Душе это не повредит. Ведь если того, кто не может с собой совладать, еще и понуждать не следовать желаниям — нанесешь ему двойную рану. А человек с двойною раной не достигнет долголетия.
Вэйский царевич Моу был сыном царя, владевшего тьмой колесниц. Жить отшельником в горных пещерах было ему тяжелей, чем простолюдину в сермяге. И хотя не постиг он Пути — но, можно сказать, имел к этому устремление.
***
Шунь хотел уступить Поднебесную другу своему Бэйжэнь Уцзэ.
— Странный ты человек, государь! — сказал Бэйжэнь.— Жил среди полей и арыков, а слонялся у ворот Яо. Мало того — еще и меня хочешь замарать своими позорными делами. Мне стыдно на это смотреть!
И бросился в цинлинскую пучину.
***
ГЛАВА XXX
Некогда чжаоский царь Вэнь-ван пристрастился к фехтованию. Фехтовальщики осаждали его ворота, и гостило их у него по три тысячи с лишком. Дни и ночи сражались они перед царем: убитых и раненых за год набиралось больше сотни. Царь же был ненасытен в своем увлечении.
Так минуло три года. Царство стало клониться к упадку, а другие цари принялись строить козни. Куй, наследник престола, опечаленный этим, созвал приближенных и сказал им:
— Тысячу золотых пожалую тому, кто сумеет отвратить государя от его страсти и убедит расстаться с фехтовальщиками!
— Такое под силу только Чжуан-цзы,— сказали приближенные.
И наследник отправил посланцев с золотом, дабы вручить его Чжуан-цзы. Но Чжуан-цзы отказался от подношения. Он отправился в путь вместе с посланцами и, представ перед наследником, спросил:
— Что повелит мне наследник, жалуя тысячу золотых?
— Прослышав о мудрости и проницательности Учителя,— ответил наследник,— я с почтением преподнес тысячу золотых на дары вашей свите. Но вы не приняли подношения — о чем же я теперь посмею вас просить?
— Слышал я,— сказал Чжуан-цзы,— что наследник хотел бы с моей помощью отвратить царя от его пристрастия. Но если я, увещевая великого царя, пойду наперекор царской воле, а в то же время не сумею угодить и вам, меня ожидают казнь и погибель. На что тогда мне деньги? Если же мне удастся уговорить великого царя, а тем самым угодить и вам — царство Чжао даст мне все, чего ни пожелаю.
— Все это так, — сказал наследник. — Но государь наш допускает к себе одних лишь фехтовальщиков.
— Вот и отлично, — сказал Чжуан-цзы. — Я неплохо фехтую.
— Так-то оно так, — сказал наследник,— а только у всех фехтовальщиков, которых принимает у себя наш государь, волосы взлохмачены, торчат куда попало, шлемы сдвинуты набекрень, завязки на шлемах — из грубого шелка, без всяких узоров, полы одежды подвернуты сзади, взгляд злобен, речь косноязычна. А царю как раз такие-то и нравятся. Если Учитель предстанет пред государем в одеянии ученого, это только погубит все дело.
— Тогда позвольте, я изготовлю себе платье фехтовальщика, — сказал Чжуан-цзы.
Три дня он мастерил себе платье, после чего явился к наследнику, а тот отправился с ним к царю. Царь ждал их с обнаженным мечом.
Чжуан-цзы вошел в двери царских покоев не спеша, увидев царя — не поклонился.
— Чему же ты хочешь меня научить? — спросил царь. — Покажи это прежде наследнику.
— Слышал я, — сказал Чжуан-цзы,— что великий государь увлекается фехтованием,— потому и явился к вам.
— А хорошо ли владеешь мечом? — спросил царь.
— Могу через каждый десяток шагов убить по человеку,— ответил Чжуан-цзы,— и через тысячу ли — на мече ни единой царапины.
— Да тебе нет равного в Поднебесной! — воскликнул восхищенный царь.
— Когда сражаюсь,— сказал Чжуан-цзы,— кажусь уступчивым — но жду удобного момента, отстаю в выпаде — зато опережаю в ударе. Хотел бы с кем-нибудь помериться силами.
— Вы, Учитель, пока отдохните,— сказал царь.— Ступайте в свои покои и ждите моего повеления. А я прикажу устроить состязание и приглашу вас.
И царь принялся отбирать фехтовальщиков. За семь дней убитых и раненых набралось более шести десятков. Отобрав пять-шесть человек, царь тут же, перед дворцом, повелел вручить им мечи и послал за Чжуан-цзы.
— Сегодня же испытаем — кто лучше владеет мечом,— сказал царь.
— Давно этого жду,— ответил Чжуан-цзы.
— Какой длины меч вас устроит? — спросил царь.
— Любой сгодится, какой ни дадите,— ответил Чжуан-цзы.— Но у меня уже есть три меча — пусть государь сам выберет один из них. Позвольте лишь прежде о них рассказать, а уж после испробуем.
— Охотно послушаю,— сказал царь.
— Первый из них,— сказал Чжуан-цзы,— меч Сына Неба, другой — княжеский меч, а третий — меч простолюдина.
— Каков же меч Сына Неба? — спросил царь.
И Чжуан-цзы сказал так:
— Мечу Сына Неба лезвием служат долина Яньси и горы Шичэн, а острием — гора Тайшань, что в Ци. Цзинь и Вэй — его ребра и грани, Хань и Вэй — рукоять, Сун и Чжоу — кольцо на эфесе. Его портупея — Бохайский залив, подвески на поясе — горы Чаншань. Варвары служат ножнами ему, четыре сезона — оберткой. Он укрощает пять стихий, распределяет наказанья и награды и разделяет Тьму и Свет, его питают лето и весна, а осень и зима — пускают в ход. Направишь этот меч вперед — никто перед тобой не устоит. Подымешь вверх — ничто не уцелеет наверху. Опустишь вниз — ничто внизу не уцелеет. Взмахнешь мечом — и рядом никого. Вверху рассекает плывущие тучи, внизу сокрушает земные устои. Пусти его в ход — и князей усмиришь, и вся Поднебесная будет твоей. Вот каков меч Сына Неба!
— А каков же княжеский меч? — спросил ошеломленный царь.
— Лезвие княжеского меча,— сказал Чжуан-цзы,— мужи рассудка и отваги. Его острие — мужи чести и бескорыстия. Его ребра и грани — мужи достойные и благородные. Его рукоять — храбрецы и герои, а кольцо на эфесе — мужи мудрые и преданные. Направишь этот меч вперед — и тут никто перед тобой не устоит. Подымешь вверх — ничто не уцелеет наверху. Опустишь вниз — ничто внизу не уцелеет. Взмахнешь мечом — и рядом никого. Вверху — он подобен округлому небу и тем приводит к послушанию три разновидности светил, внизу — подражает квадратной земле, и послушны ему все четыре сезона; посреди согласуется с волей народа и умиротворяет соседей. Пусти его в ход — и будто прогремят раскаты грома, и в четырех пределах все покорны и повинуются велениям государя. Вот каков княжеский меч!
— Каков же меч простолюдина? — спросил царь.
— Мечом простолюдина,— сказал Чжуан-цзы,— владеют те, у кого волосы взлохмачены, торчат куда попало, шлемы сдвинуты набекрень, завязки на шлемах — из грубого шелка, без всяких узоров, полы одежды подвернуты сзади, взгляд злобен, речь косноязычна. Они сражаются друг с другом перед вами. Вверху — перережут горло и шею, внизу — искромсают печенку и легкие. Таков меч простолюдина, чье искусство ничем не отличается от драк бойцовых петухов. В любой день жизнь его может прерваться — без всякой пользы для государства. Ныне же вы, великий государь, занимая место Сына Неба, увлеклись мечом простолюдина. По моему ничтожному суждению, вам следует им пренебречь.
Царь повел Чжуан-цзы в пиршественный зал. Стольник подавал кушанья — но царь, не притрагиваясь к ним, трижды отсылал их дальше.