— Успокойтесь, государь,— сказал Чжуан-цзы,— придите в себя: ведь я уже все рассказал о мечах.
После этого Вэнь-ван целых три месяца не выходил из дворца. А фехтовальщики — все, кто где был — покончили с собой!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXII
Чжу Пинмань обучался у Чжили И искусству убивать драконов. Истратил на это тысячу золотых, разорил семью — и за три года овладел мастерством в совершенстве. Да только вот не на чем было показать свое умение!
***
Жил среди сунцев некий Цао Шан. Как-то раз отправил его сунский царь послом в Цинь и дал в дорогу несколько повозок. А циньский царь в знак своего к нему благоволения пожаловал еще сотню.
Вернувшись в Сунское царство, Цао Шан повстречал Чжуан-цзы и стал перед ним похваляться:
— Жить в нищей деревушке, в убогом закоулке, плести от нужды сандалии, ходить, как ты, с иссохшей шеей, с пожелтевшим лицом...— нет, это все не по мне. Зато стоило мне вразумить советом владыку десятка тысяч колесниц — и я тут же получил их сотню. Вот на что я горазд!
— Поди прочь! — сказал Чжуан-цзы.— Когда-то циньский царь, захворав, пригласил к себе лекарей. Тот, что вскрыл ему чирей и выдавил прыщ, получил за свой труд повозку. Тот же, кто вылизал геморрой, получил целых пять. Чем гаже леченье — тем выше награда! Так неужто и ты излечил его от геморроя — если заработал столько повозок?!
***
Некий человек, удостоившись приема у сунского царя, был пожалован десятком колесниц. И стал хвастаться ими перед Чжуан-цзы. А тот ответил ему так:
— Жила когда-то у реки бедная семья, что плела из полыни циновки и тем кормилась. И вот однажды сын, нырнув в пучину, вынес оттуда жемчужину ценою в тысячу золотых. Отец сказал ему: «Разбей ее камнем! Ведь жемчужина подобной цены, конечно же, покоилась на дне
девятислойной пучины, под самой челюстью у Черного дракона. И ты сумел ее достать лишь потому, что дракон и это время спал. А когда он проснется — сожрет тебя без остатка!»
Пучины Сунского царства — поглубже девятислойной пучины. А ярость сунского царя — страшнее ярости Черного дракона. Ты заполучил эти колесницы лишь потому, что царь дремал. А проснувшись, он тебя уничтожит!
***
Некто звал Чжуан-цзы к себе на службу. Чжуан-цзы так ответил посланцу:
— Видали вы когда-нибудь жертвенного быка? Обряжают его в расшитые, узорчатые ткани, откармливают сеном и бобами. А потом волокут на веревке в храм предков. Он и рад бы тогда снова стать простым теленком — да не тут-то было!
***
Чжуан-цзы лежал при смерти, и ученики задумали устроить ему пышные похороны.
— К чему это? — сказал Чжуан-цзы.— Гробом мне станет земля, а домовиной — небо, нефритовыми бляхами — солнце и луна, жемчужинами — звезды, а все живое — погребальным шествием. Разве не все уж готово для моих похорон?
— Мы боимся,— отвечали ученики,— чтоб вас, Учитель, не расклевали вороны и коршуны.
— На земле,— сказал Чжуан-цзы,— расклюют вороны и коршуны, под землею — сгрызут муравьи и медведки. Так стоит ли отнимать у одних, чтоб отдать другим?!
***
ИЗ „ЛЕ-ЦЗЫ”
Эта книга, составленная последователями даосского мыслителя Лe Юйкоу (или Ле-цзы), жившего, по-видимому, в V в. до н. э., принадлежит к числу наиболее ярких произведений древней китайской прозы. Имя самого Ле-цзы окружено легендами, но мы почти ничего не знаем о нем, кроме того, что рассказано в книге. Историки не оставили его жизнеописаний — ведь Ле-цзы принадлежал к «скрывающимся от мира мужам» и жил отшельником, пестуя свою жизненную силу вдали от людей. В древнем предисловии к его книге (I в. до н. э.) сказано, что он, подобно другим даосам, устремившись в сущность, «овладел основой», что он избрал своим уделом «чистоту, пустоту и недеяние», что научился, ни с кем не соперничая, «управлять своим телом и вступать в контакт с вещами». Легенды называют Ле-цзы «оседлавшим ветер», ибо для него якобы не было преград; познав сокровенное, он обрел сверхъестественные способности.
В «Ле-цзы» читатель прочтет немало необыкновенного: о полетах без крыльев и наяву, о хождении по огню и под водой, о сверхчувственном восприятии мира и постижении языка зверей; он найдет в ней описания удивительных заморских стран и мысли о строении Космоса, весьма созвучные нашим теперешним представлениям о Вселенной... Полет фантазии Ле-цзы поистине безудержен, а глубина мысли соперничает с силой воображения. Аналог книги «Ле-цзы» в китайской литературе трудно найти, хотя обычно Ле-цзы сопоставляют с Чжуан-цзы и сам Чжуан-цзы использует некоторые его сюжеты и образы.
Ле-цзы родился в маленьком царстве Чжэн, песни которого Конфуций некогда назвал «безнравственными» — обычаи этих мест, по-видимому, были не слишком скованы ограничениями Ритуала. Как и многие даосы, Ле-цзы имел семью, но не желал служить и уклонялся от милостей «сильных мира сего». Он жил много раньше Чжуан-цзы, но в нашем сборнике его книга идет второй, поскольку до сих пор не стихли споры о ее аутентичности. Еще в средние века многие считали «Лe-цзы» подделкой эпохи Цзинь, то есть Vв. н. э., а в наши дни лингвистический анализ показал, что текст «Ле-цзы» действительно несет следы сравнительно поздних эпох. И все-таки, думается, сомнения могут касаться записи, но не содержания, иными словами, речь может идти о переписке, вольном редактировании традиционного текста — не более. К сожалению, историю текста проследить очень трудно, поскольку подобные книги зачастую хранились в тайне и порой надолго исчезали из поля зрения старых библиографов и историков.
Текст «Ле-цзы» неоднороден: если мы возьмем предпоследнюю главу трактата, то обнаружим там высказывания не Ле-цзы, а Ян Чжу, древнего философа-скептика, труды которого отдельно не сохранились. По-видимому, Ян Чжу был близок даосам — в противном случае его высказывания не включили бы в «Ле-цзы», но, если не считать этих фрагментов и разбросанных по древней литературе адресованных ему упреков в «себялюбии», мы знаем о нем очень мало.
Для настоящего издания перевод выполнен В. Т. Сухоруковым; часть главы VII — от фрагмента «Путешествуя по Лу...» и до конца — дается в переводе С. Кучеры.
Полный перевод «Ле-цзы» читатель найдет в книге Л. Д. Позднеевой «Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая» (М., Наука, 1967).
***
ИЗ ГЛАВЫ I
Конфуций, странствуя в окрестностях горы Тай- шань, повстречал там Жун Цици, который бродил по чэнским полям. Накинув на себя оленью шкуру, подпоясавшись веревкой, он играл на цине и пел.
— Чему вы так радуетесь? — спросил его Конфуций.
— Я многому радуюсь,— ответил Жун.— Небо породило тьму тварей, и драгоценнейшая из них — человек. А мне довелось родиться человеком: вот первая радость. Между мужчиной и женщиной есть различие: мужчину — почитают, женщиной — небрегут, поэтому мужчина выше ценится. Мне же довелось родиться мужчиной: это вторая радость. Бывает, человек не успевает прожить дня или месяца, умирает, не выбравшись из пеленок—а я дожил до девяноста лет. Это третья радость. Бедность — обычная участь мужа, а смерть — конец человека. Испытав обычную участь, я обрету свой конец— так о чем же мне печалиться?
— Как прекрасно вы умеете себя утешить! — сказал Конфуций.
***
Цзыгун, изнуренный учением, сказал Конфуцию:
— Я хочу отдохнуть.
— В жизни нет места отдыху,— сказал Конфуций.
— Значит, мне и отдохнуть негде? — спросил Цзыгун.
— Есть где,— ответил Конфуций.— Взгляни на тот пустырь — тогда и поймешь, где отдых: и простор, и могилы, и жертвоприношения, и жертвенная утварь!
— Как величава смерть! — воскликнул Цзыгун.— Достойный муж находит в ней успокоение, а заурядный человек — просто ложится в землю.
— Теперь ты это понял, Сы,— сказал Конфуций.— Всем понятна радость жизни, но не всем — ее горечь. Всем понятна усталость старости, но не всем — ее свобода. Всем понятен страх смерти, но не всем — ее покой.
***
Некий цисец все тревожился о том, как бы небо не рухнуло, а земля не развалилась: оттого не находил себе места, не мог ни спать, ни есть. И вот другой человек, опечаленный этими страхами, явился к нему, чтобы все разъяснить, и сказал ему так: