Симэнь Бао поднялся на стены и ударил в барабан. При первом же ударе люди надели латы и, взяв кинжалы и самострелы, вышли из домов. При следующем ударе барабана они уже прибыли, ведя за собой волов, груженных зерном.
Симэнь Бао продолжал:
— У меня с народом уговор: не иметь в государственных амбарах запаса зерна ни на день. Раз обманешь — потом уж не поверят. Янь постоянно вторгается в города Вэй. Прошу позволить атаковать Янь — с тем, чтобы вернуть отторгнутые земли.
Получив дозволение, он атаковал на севере Янь и, подняв войска, вернул захваченные земли.
Это и называется «свершить преступление, а быть достойным награды».
Будучи правителем Восточного надела, Цзе Бянь подал доклад, в котором говорилось, как можно поднять доход государства в три раза. Имеющий отношение к этим делам чиновник просил наградить Цзе Бяня. Но Вэнь- хоу сказал:
— Земли мои не расширяются, население не множится — как же поднять доход государства?
— Зимой,— отвечал Цзе Бянь,— можно заготавливать лес, а весной — сплавлять его по реке и продавать.
Вэнь-хоу возразил:
— Весной народ все силы отдает пахоте, летом — прополке, осенью — жатве, зимой же у него дел нет. Заготавливать зимой лес — означает использовать народ, не давая ему отдыха. Люди надорвутся, и, хотя доход и будет увеличен в три раза — зачем он будет нужен тогда?
Это и называется «иметь заслуги, а быть достойным наказания».
Мудрый правитель не прельщается неправым приобретеньем, преданный слуга не ищет неправой выгоды. Добродетельный не ранит жизнь страстями, знающий не жертвует долгом ради выгоды. Мысли мудреца простираются далеко, а мысли глупца — коротки.
Преданный слуга стремится возвысить добродетели своего господина, а лицемерный — расширить его земли. Достигший вершин славы — погибает, исчерпавший человеческие возможности — терпит поражение.
***
ИЗ „БАО ПУ-ЦЗЫ”
Книга «Бао Пу-цзы» — «Учитель, объявший Безыскусное»— принадлежит кисти Гэ Хуна (ок. 250—330 гг.), одного из поздних классиков даосизма, оказавшего немалое влияние на развитие учения даосов не только в Китае, но и в сопредельных странах. Гэ Хун жил в смутное время Шести династий, когда Китай страдал от бесконечных междоусобных войн, заговоров и мятежей, от страшных нашествий кочевников. Он родился в эпоху Троецарствия и умер при династии Цзинь (265— 420 гг.), на сравнительно недолгий срок объединившей страну перед тем, как произошло великое переселение народов и весь север Китая был завоеван кочевниками.
Гэ Хун происходил из старинного знатного рода, но когда тринадцати лет он лишился отца, бедность стала уделом его семьи. В своем послесловии к «Бао Пу-цзы» автор пишет о лишениях юности, может быть несколько преувеличивая их: мы узнаем, что ему приходилось страдать от голода и холода, самому пахать землю, вставать при звездах, писать при лучине, рубить и продавать дрова, чтобы купить бумагу и кисти. Да еще бесконечные нашествия солдат, грабивших жителей и сжигавших их дома, утрата драгоценного семейного наследия — старинных книг... С большими трудами и не сразу удалось будущему мыслителю овладеть необходимой книжной премудростью. Правда, уже в юные годы мысль Гэ Хуна шла не только проторенными путями конфуцианской учености, но — не без влияния семейных традиций — пыталась проникнуть и в тайные знания даосов. В его труде мы найдем упоминание о почти трехстах даосских книгах: большинство их ныне нам не известно, да и тогда имело скрытое хождение, попадая только в руки избранных.
«Я в молодости полюбил искусство магии и предпринял путешествие, чтобы спрашивать об учении у знающих людей и учиться у них,— пишет Гэ Хун.— Я не боялся больших расстояний и всякий раз бывал рад, когда слышал нечто необычное. Хотя порой я встречал насмешки и хулу, они меня не огорчали. Я знал, что будущее не сравнится с нынешним днем.
Поэтому я написал это сочинение, чтобы открыть то, что знаю... Я хочу, чтобы этот труд стал известен потомкам, и верю, что он в конце концов распространится по свету». Однако он считал, что истинное знание доступно не каждому. «Ведь даже расцвет Ян не может заставить цвести прах и гниль. Даже наивысшая мудрость не сможет исправить низких и глупых. Книги передаются лишь понимающими, дела ценятся только знающими. А простой крестьянин будет алым ритуальным луком прогонять птиц с полей, южные варвары станут в ритуальном облачении собирать хворост»,— эти вещи не для них.
Гэ Хун интересовался так называемой внутренней алхимией, в процессе которой многократно проходящий по каналам человеческого тела жизненный эфир в конце концов претерпевает нужные превращения и сообщает телу бессмертие. Но, подобно другим средневековым алхимикам, всему прочему он предпочитал транс мутации золота и ртути, видя в них высший путь обретения бессмертия. Причем все это не обходилось без «призывания духов Неба и демонов Земли» — китайская алхимия сохраняла все атрибуты «тайных наук». Легенды утверждают, что Гэ Хуну не удалось вознестись на небеса, однако, благодаря приобретенному искусству, смерти он избежал. Все это, естественно, относится уже к области народной фантазии. Нам же он интересен тем, что оставил огромное философско-литературное наследие, не полностью сохранившееся, но сконцентрировавшее в себе богатейшую даосскую философию своего времени. О многом мы никогда не узнали бы, не будь Г э Хуна — например, о замечательном философе Бао Цзинъяне, о котором читатель прочтет в одной из «внешних», «профанических» глав «Бао Пу-цзы».
Трактат «Бао Пу-цзы» никогда не переводился у нас раньше, фрагменты, публикуемые в переводе Е. А. Торчинова,— это первая попытка заполнить пробел. А с увлекательными, мастерски написанными Гэ Хуном «Жизнеописаниями святых и бессмертных», в которых автор видит жизнь как постоянное чудо, читатель может познакомиться в сборнике «Пурпурная яшма» (М., Художественная литература, 1980, с. 87—132).
***
ИЗ ГЛАВЫ «ОПРОВЕРГАЮ БАО ЦЗИНЬЯНЯ»
Господин Бао, по имени Цзиньянь, любит сочинения Лао-цзы и Чжуан-цзы и весьма сведущ в искусстве красноречия. Он считает, что древние превосходили современных людей, так как у них не было государей. В его произведении мы читаем: «Конфуцианцы говорят: «Небо породило народ, а затем насадило государей». Державное Небо или же люди, заинтересованные в таком положении вещей, произносят подобного рода речи? Известно ведь: сильные подчиняют себе слабых — и слабые покоряются им, а мудрые обманывают глупых — и глупые служат им. Потому и возник путь государей и подданных и оказался управляемым лишенный мощи народ. Стало быть, господство и подчинение возникают из борьбы между могущественными и слабыми и из противостояния мудрых и глупых. И синее Небо не имеет к этому никакого отношения.
Если ободрать коричное дерево и срезать кору с лакового, то это не пойдет им на пользу. Если вырвать перья у фазана и лишить зимородка его красы, то это вряд ли будет приятно птицам. Природе лошади противно понуждение ее уздою и удилами, и ярмо, взваленное на буйвола, отнюдь не доставляет ему радости. Сила, противостоящая истине, порождает ложь. Подрывать корни жизни ради бесполезных украшений, отлавливать крылатые существа для изысканных забав, проделывать в носу животных искусственные отверстия и связывать ноги тварей, созданных Небом свободными,— разве это не противно природе и стремлениям всех существ? Простой народ работой своей и повинностями кормит чиновников, однако он голоден и нищ, а аристократия счастлива и сыта.
Когда в Поднебесной смута — появляются «гуманность и справедливость»; когда шесть родственников не пребывают в согласии — появляются «сыновняя почтительность и материнская любовь». Прежде, в древние времена, не было ни государей, ни подданных. Люди рыли колодцы и пили из них, возделывали поля и тем добывали себе пропитание; солнце вставало — шли работать, солнце садилось — отдыхали. Лишенные оков и оружия, они никого не боялись и не ведали ни славы, ни позора. В горах не было троп, в реках — лодок, потоки и долины были неизведанны, люди не объединялись и военных походов не замышляли.