— До сих пор я не знал, как нужно управлять, и только теперь понял,— сказал Симэнь Бао.— Прошу вернуть мне печать и назначить на ту же должность. Не справлюсь — голову готов сложить на плахе!
Князь не смог ему отказать — и вернул печать. А Симэнь Бао принялся теперь всячески притеснять народ и всемерно потакать и угождать княжеским приближенным. И когда через год представил князю свой доклад — тот сам поспешил ему навстречу и принял самым любезным образом.
— Прежде,— сказал Симэнь Бао,— я управлял областью, заботясь о ваших интересах — и вы отобрали у меня печать. Теперь управляю ею в угоду вашим приближенным — и вы расточаете мне свои милости. Я так больше не могу!
И, вручив князю печать, хотел уйти. Но князь отказался ее принять и сказал так:
— Я вас прежде не знал — узнал лишь теперь. Прошу вас и впредь служить мне со всем усердием.
И так и не принял его отставки.
***
Некий чжэнский деревенщина продавал поросенка. Спросили его о цене.
— Возвращаться мне далеко, а солнце уж садится,— ответил чжэнец.— Некогда болтать о пустяках!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXIV
Князь Хуань-гун спросил своего министра Гуань Чжуна:
— Когда вы управляете государством — что доставляет вам наибольшие хлопоты?
— Мыши в храмах Земли и Злаков,— ответил Гуань Чжун.
— Чем же так досаждают эти мыши? — спросил князь.
— А видели вы, как воздвигают эти храмы? — спросил Гуань Чжун.— Кладут бревна, обмазывают их глиной. А мыши, проникнув вовнутрь, прогрызают там норы и в них поселяются. Если попробовать их выкурить — так боязно: как бы не случился пожар. Попробовать залить водой — опять же боязно: как бы не отвалилась глина. И потому никак до этих мышей не доберешься. Вот так же и ваши, государь, приближенные: за пределами вашего двора, пользуясь своей властью, притесняют народ, а при дворе сговариваются, как бы выгородить друг друга перед вами. Выведывают и разглашают ваши тайны, везде и во всем друг другу потакают. А судебные чины со всем этим мирятся: ведь не накажи их — нарушишь закон, а накажи — подвергнешь опасности жизнь государя! Оттого их и терпят. Это те же мыши — только в государственном масштабе!
***
Тан Си-гун сказал князю Чжао-хоу:
— Предположим, что есть у вас нефритовый кубок ценою в тысячу золотых — да только без донышка. Можно ли налить в него воды?
— Нельзя,— сказал Чжао-хоу.
— А если это всего лишь простая глиняная кружка, которая не протекает,— можно ли налить в нее вина?
— Можно,— сказал Чжао-хоу.
— Глиняная кружка,— сказал Тан Си-гун,— ничего не стоит, но если не протекает — в нее можно налить вина. А нефритовый кубок, что стоит тысячу золотых, пусть он и дорог, но если нет у него дна — в него не нальешь и воды. Так кто же решится что-то в него налить? Когда государь разглашает слова своих подданных — он уподобляется этому нефритовому кубку, что не имеет дна. И будь он даже мудрецом, он не сумеет в полной мере проявить свои таланты — а все оттого, что разглашает таймы!
— Ты прав,— сказал Чжао-хоу. И отныне перед принятием важных решений, касающихся Поднебесной, всегда спал один — боясь и во сне проговориться о своих замыслах.
***
Жил в Сунском царстве один виноторговец: товар отпускал без обману, с покупателями обходился уважительно, и качество вина было отменное, и флаг над его лавкой висел высоко — а вино расходилось туго и оттого скисало. Не зная, в чем тут причина, решил он спросить о том старого Ян Цяня, что жил на той же улице.
— А собака у тебя злая? — спросил Ян Цянь.
— Собака-то злая,— ответил торговец,— да только при чем тут моя плохая торговля?
— А при том, что люди боятся твоей собаки,— сказал Ян Цянь.— Иной и послал бы к тебе за вином ребенка с деньгами и кувшином — так ведь она бросится на него и укусит. Оттого-то и киснет твое вино, и не находит сбыта.
А ведь есть такие собаки и при дворе. И когда достойный муж, преисполненный благих замыслов, пожелает просветить государя, то сановники его, подобно злым собакам, бросаются на этого мужа и кусают его. Оттого-то государь и пребывает в опасном неведении, а достойные мужи не находят себе применения!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXV
Гунсунь И в бытность свою первым министром царства Лу пристрастился к рыбе. И все в царстве наперебой покупали рыбу, чтобы преподнести ему — но он решительно отказывался ее брать.
— Отчего же вы, Учитель, при всей вашей любви к рыбе, никогда не принимаете подношений? — с укором спросил ученик.
— Оттого и не принимаю, что люблю,— ответил Гунсунь И. — Ведь если буду их принимать— неизбежно начну приспосабливаться к другим. Приспосабливаясь к другим, стану нарушать законы, а нарушая законы, потеряю должность. И уж тогда-то, как бы ни любил я
рыбу, никто мне ее не поднесет — да и у меня не будет уже возможности часто ее покупать. Отказываясь от подношений, я сохраню свою должность — и долго еще смогу покупать себе рыбу!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVI
Некий чусец продавал щит и копье. И, расхваливая свой щит, говорил:
— Мой щит такой крепкий, что ничем его не прошибешь!
А расхваливая копье, говорил:
— Копье мое такое острое, что прошибет все, что угодно!
Кто-то спросил его:
— А что же будет, если твоим копьем да ударить по твоему щиту?
И чусец ничего не смог ответить. Ибо не могут существовать одновременно щит, который ничем не прошибешь, и копье, которое прошибет все, что угодно!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVII
Когда Хуань-гун был князем в Ци, прибыл к нему гость из Цзиньского царства, и кто-то из министров спросил государя — как следует его принять?
— Доложите об этом Чжунфу,— сказал Хуань-гун. И повторил это трижды. А какой-то актер, смеясь, заметил:
— Легко же быть государем! Знай себе повторяй: «доложите об этом Чжунфу», «доложите об этом Чжунфу»!
— Я слышал,— сказал Хуань-гун,— что труд государя— в том, чтоб находить людей. А используя их — он отдыхает. Найти Чжунфу было непросто — зато теперь, когда я его нашел, мне и впрямь стало легко!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVIII
Чжэнский сановник Цзычань выехал как-то утром из дома и, проезжая мимо чьих-то ворот в Восточном переулке, услыхал женский плач. Он схватил возницу за руку — и прислушался. А затем послал чиновника — чтоб тот задержал эту женщину и допросил. И оказалось: женщина эта собственноручно удавила мужа.
— Как же вы, Учитель, об этом узнали? — спросил его как-то возница.
— В ее голосе был страх,— ответил Цзычань.— Ведь каждый человек, который любит своих близких, если они захворают — их жалеет, когда они при смерти,— страшится за них, а после их смерти — по ним убивается. Она же, плача об умершем, не убивалась — а только боялась. И я понял, что она притворяется.
***
ИЗ ГЛАВЫ XL
Если властью наделен мудрый — в Поднебесной царит спокойствие. Если ею наделен глупец — в Поднебесной начинается смута. Природа людей такова, что мудрых среди них — мало, а глупцов — множество, и если полнотою власти наделяют глупца, способного возмутить мир, то много бывает таких, что используют эту власть, дабы внести в Поднебесную смуту, и мало таких, что используют власть, дабы дать Поднебесной мир и порядок. Ведь, пользуясь властью, легко навести порядок — но легко и вызвать смуту. Потому-то и сказано в «Чжоуских писаниях»: «Не привязывай тигру крылья — он полетит в селения, будет хватать людей и пожирать их». Допускать глупцов к власти — то же, что привязывать тигру крылья. Цзе и Чжоу воздвигали высокие башни, рыли глубокие пруды— и тем доводили людей до изнурения, сооружали жаровни — и подвергали людей мучительной казни. Они могли бесчинствовать вволю, ибо царская власть была для них тоже, что крылья для тигра. А будь они простолюдинами — их казнили бы за первое же преступление!
***
ИЗ ГЛАВЫ XLIX
В древние времена чжоуский Вэнь-ван, пребывая в Фэн и Хао, земли имел сотню ли вдоль и столько же — поперек. Поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, он умиротворил западных жунов — и стал владыкой Поднебесной. Сюйский Янь-ван, пребывая к востоку от реки Хань, земли имел пятьсот ли вдоль и столько же — поперек. Поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, он наделял своей землей вассалов — и тридцать шесть князей являлись к нему на прием. Но чуский Вэнь-ван, опасаясь, что Сюйское царство причинит ему вред, поднял войска, напал на него и уничтожил. Так чжоуский Вэнь-ван, поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, стал владыкой Поднебесной, а сюйский Янь-ван, поступая подобным же образом, лишился царства. А все оттого, что человечность и справедливость были действенны в древности и недейственны ныне. Потому и говорят: другие времена — другие и дела. Во времена Шуня племя юмяо не пожелало покориться — и Юй собрался пойти на него войной. Но Шунь сказал: «Нет, так не годится! Поднимать оружие на тех, кто мало почитает добродетель — противно Пути». И он целых три года умягчал их нравы, приказав своим воинам плясать перед ними со щитами и секирами в руках. И юмяосцы покорились. Когда же попробовали сделать то же самое во время войны с гунгунами —то те из воинов, чьи копья были коротки, были побиты, а те, чей панцирь был некрепок,— ранены. Ибо пляска со щитами и секирами была действенна в древности и недейственна ныне. Потому и говорят: другие дела — другие и способы. В древности состязались в добродетели, в средние века соперничали в хитроумных замыслах, а ныне меряются силой!