Если в повозку, запряженную четверкой лошадей, посадить четверых и дать каждому по кнуту — они не сумеют выехать за ворота. Вот что такое отсутствие единства!
Как-то чуский царь спросил у Чжань Хэ об управлении царством.
— Я знаю, как управлять собой, но не знаю, как управлять царством,— ответил тот.
Конечно же, Чжань Хэ не хотел этим сказать, что царством можно и не управлять. Он хотел сказать, что основа управления любым царством — в умении управлять самим собой. Когда все в порядке с самим человеком — в порядок приходит и его семья. Когда семья в порядке — приходит к порядку и царство. Когда царство в порядке — порядок устанавливается и по всей Поднебесной. Потому и говорится: «Занимайся собой, чтобы послужить семье; семьей, чтобы послужить царству; царством, чтобы послужить Поднебесной». Ибо хотя эти три установления различны по форме, они едины по сути.
***
У Ци спросил у Шан Вэня:
— Неужели и впрямь продвижение по службе зависит лишь от судьбы?
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Шан Вэнь.
— Если внутри государства необходимо установить порядок, устроить школы и улучшить нравы, чтобы правитель и подданный знали свои обязанности, а отец и сын — свои права,— кто сумеет лучше справиться с этим: вы или я? — спросил У Ци.
— Вы справитесь лучше меня,— ответил Шан Вэнь.
— Теперь предположим,— сказал У Ци,— что некто приносит вступительные дары, и сразу же после занятия им должности его властитель ощущает успокоение; но стоит ему в один прекрасный день вернуть свою печать и оставить должность, как его властитель тут же чувствует сильнейшее беспокойство,— про кого это: про вас или про меня?
— Это про вас,— согласился Шан Вэнь.
— Далее,— сказал У Ци,— предположим, что войска выстроились в боевом порядке на поле брани пред лицом грозного неприятельского войска. Кто сумеет сделать так, чтобы при первом же ударе в барабан все войско кинулось в бой, как будто бы его ждет не смерть, а спасение,— вы или я?
— Вы,— сказал Шан Вэнь.
— Итак,— заключил У Ци,— как вы и сами признали, ни в одном из трех случаев вы не могли бы действовать лучше меня; однако же положение, которое вы занимаете, значительно выше моего. Потому я и говорю: случай, и больше ничего,— вот единственная причина продвижения на службе у нашего правителя!
— Что ж, вы спрашивали меня; теперь позвольте и мне спросить вас,— сказал Шан Вэнь.— Когда обстановка неопределенна, правитель еще юн, в придворной клике грызня, а народ неспокоен — кому лучше доверить судьбу страны: мне или вам?
Некоторое время У Ци пребывал в безмолвии. Затем признал:
— Вам.
— Вот поэтому мое положение и выше вашего,— заключил Шан Вэнь.
***
Чжаоский Хуэй-ван обратился за советом к Гунсунь Луну:
— Вот уже десять лет, как я, недостойный, стремлюсь к разоружению, но не преуспел в этом. Может быть, дело это вообще невозможное?
— Стремление к разоружению проистекает из всеобъемлющей любви к людям,— сказал ему Гунсунь Лун.— Однако любовь к людям не должна оставаться пустым названием,— ее нужно доказывать делами. Между тем, когда два ваших владения, округа Нин и Лиши, вошли в состав царства Цинь, вы, правитель, помнится, облачились в траурное платье и траурную головную повязку. Когда же ваши войска нанесли удар восточному соседу, царству Ци, и захватили там город, вы устроили пир. Выходит, что, когда выигрывает Цинь — вы облачаетесь в траур; когда же проигрывает Ци — у вас праздник. Что-то не похоже это на всеобъемлющую любовь к людям. По этой причине и с разоружением ничего не получается. Ведь это все равно как если бы грубиян и нахал требовал к себе уважения, а интриган и себялюбец — исполнения своих капризов, или кто-нибудь то и дело менял бы порядки и при этом желал в стране спокойствия. Да ведь тут и у самого Хуан-ди ничего бы не вышло!
***
Когда циский Хуань-гун собирал при дворе чжухоу, вэйский правитель опоздал. Посовещавшись с Гуань Чжуном, Хуань-гун принял решение покарать Вэй. Когда, по окончании совета,- он возвращался к себе, одна из его жен, родом из Вэй, задержала его у входа. Дважды поклонившись, она стала упрашивать его не карать вэйского правителя за его проступок.
— У меня нет никаких намерений в отношении Вэй,— сказал Хуань-гун.— Непонятно, почему вы просите за них?
— Я видела, как вы входили,— пояснила жена.— Шаг у вас был широкий, вид решительный. Так бывает, когда вы собираетесь в поход. Когда же, увидев меня, вы изменились в лице, мне стало ясно, что вы собираетесь покарать Вэй.
На следующий день, приняв прибывших ко двору, Хуань-гун пригласил к себе Гуань Чжуна.
— Вы, господин, оставили свои планы в отношении Вэй? — сразу же спросил Гуань Чжун.
— Как вы догадались, Отец Чжун? — удивился Хуань-гун.
— Приветствуя прибывших ко двору, вы, господин, были спокойны и ласковы с ними,— сказал Гуань Чжун.— Но, увидев меня, пришли в замешательство, и мне стало ясно, в чем дело.
— Отлично! — сказал Хуань-гун.— Пока вы, Отец Чжун, следите за внешним, а моя жена — за внутренним, мне, несчастному, по крайней мере, не грозит превратиться в посмешище для чжухоу!
***
Цзиньский Сян-гун отправил посланника к чжоускому двору. Прибыв, тот выступил со следующей речью: «Наш властитель почувствовал себя плохо и слег. Гаданье на черепашьем панцире показало, что болезнь вызвана неблагорасположением духа горы Саньту. Наш правитель послал меня, недостойного, испросить разрешения на свободный проезд через чжоуские земли, дабы принести умилостивляющие дары».
Сын Неба дал соответствующее разрешение и удостоил посланника приема при дворе. По окончании дела, когда гость отправился в дальнейший путь, Чан Хун обратился к Лю Кан-гуну:
— Ехать с умилостивляющими дарами к горе Саньту и по пути быть принятым самим Сыном Неба,— разве это не приятные дела? Между тем вид у нашего гостя суровый. Боюсь, у него иные намерения. Лучше бы вам подготовиться ко всяким неожиданностям.
Тогда Лю Кан-гун повелел держать наготове оружие, колесницы и войска. Впоследствии оказалось, что цзиньцы действительно посылали того человека, чтобы, воспользовавшись этим, Ян-цзы во главе 120-тысячного войска мог перейти брод Цзи и, напав на Ляо, Юань и Лянмань, уничтожить эти три царства.
***
Когда Цзычань стал управлять царством Чжэн, Дэн Си намеренно воспротивился наведению порядка. Вступив в сговор с теми, кто судился, он стал брать за ведение крупного процесса верхнюю одежду, за ведение малого — куртку и штаны. Народ понес ему штаны и куртки, чтобы научиться у него сутяжничеству,— от желающих не было отбоя. Ложь выдавали за правду, правду выставляли ложью—невозможно стало определить, где правда, а где — ложь, а понятия о дозволенном и недозволенном менялись что ни день. Стоило Дэн Си пожелать, чтобы истец выиграл процесс — и тот его выигрывал; стоило захотеть, чтобы обвинили ответчика — и того обвиняли. Все царство Чжэн было охвачено смутой, народ только и знал, что разглагольствовать.
Страдая от этого, Цзычань казнил Дэн Си и выставил его останки на всеобщее обозрение. И народ покорился в сердце своем. Правда и ложь получили определенность, законы и распоряжения стали выполняться беспрепятственно. Между тем, желая навести порядок у себя в стране, люди нашего времени не решаются для начала казнить таких, как Дэн Си. От этого все их усилия по наведению порядка приводят лишь ко все большей и большей смуте.
***
У одного служилого мужа в царстве Ци погиб господин, но он не последовал за покровителем в смерти. Некоторое время спустя один из старых знакомых, встретив его на улице, осведомился:
— Ты что же это — все еще живой?
— Именно,— ответил служилый.— Ведь я служу ради выгоды, в смерти же — какая выгода?
— И как же ты сможешь людям в глаза смотреть? — продолжал знакомый.
— А что, по-твоему, если бы я умер — тогда, что ли, смог бы им в глаза смотреть?
***
Сунец Чэн-цзы потерял как-то свое черное одеяние и отправился по улице его искать. Там ему встретилась женщина в черном платье. Он схватил ее и никак не хотел отпускать,— пусть, мол, вернет его одежду. При этом он приговаривал: