Но знаете что странно? Когда ты с ними по-нормальному, с тобой — как с идиотом. Как только идиотом прикинулся — все нормально!
Мне тут сосед, дядя Петя, говорит: «Я во время войны города приступом брал. А тут бумажку подписать — тоже приступ, но сердечный. Подпиши, Барклай, будь человеком. Ты все теперь можешь».
Ну, Барклай, потому что, когда зимой паровое отключили, я добился, чтобы мне, как участнику Бородинского сражения, включили. Пришлось Барклаем де Толли прикинуться. А вообще-то меня Толей зовут. Толя, и все. Я им писал, звонил, ждал. Ничего.
Но когда я в жэк на табуретке ворвался: «Шашки наголо! Первая батарея к бою!
Даешь паровое!» Они сразу: «Все дадим! Успокойтесь, товарищ Багратион! Но скажите Кутузову, чтобы больше не присылали!» И я подумал: что будет, если все чуть что на табуреты с шашками повскакивают?
Это уже не Бородинское сражение — Ледовое побоище начнется.
К тому же выходить из себя все легче и легче, а вот обратно в себя — все трудней. Тут как-то из себя вышел — вернулся, все от меня ушли. Жена, рыбки из аквариума.
Если вдруг кого-то из них увидите, передайте: я таблетки принимать начал и снова тихий-тихий. Вчера помидоры купил — одна гниль, а я съел и ни звука.
Паучок
Первый раз его увидел, чуть не раздавил, пакость ползучую! Хорошо, вспомнил: увидишь паука — получишь письмо. Примета международная. А что там в этом письме? Все что угодно! Не-ет, от греха подальше.
Да что мне, жить надоело? Какая-нибудь женщина одинокая напишет, отвечу: «Здесь такой не проживает», переписка начнется, потом как честный человек женюсь, дети, крики. Инфаркт! Тьфу-тьфу-тьфу!
Нет-нет, обойду паучка бочком-бочком — не видел. А то еще придет письмо:
«Явиться в суд свидетелем». А сами посадят. Точно! Как докажу, что я не крал?
Кто-нибудь видел, как я не крал? И десять лет с конфискацией того, чего нет. А как докажешь, что все честным путем? Хорошо, чеки храню на всякий случай!
А какой махонький был. Дал ему мушку. Ешь, ешь! Как он набросился! Молочка налил. Выпил. Пузанчик мой. Расти большой! Все вдвоем веселее… Зверушка моя.
Харитон.
Ты ничего не видел, тебя никто не видел. Вот на работу пятнадцать лет хожу без опозданий, а кто меня видит? Не приду, кто заметит? Умру, кто заплачет? Ни души! Полная независимость! Верно, Харитоша? Ешь плавленый сырок, ешь ты его мягкого.
Или, как тогда, помнишь: счет за международный разговор. Международный! С Будапештом, главное! А у меня никого в Голландии нету. Кто-то наговорил на шесть рублей с иностранной разведкой, а мне расплачиваться?! Слава богу, телефона нет, наотрез отказался — от греха подальше! Еще попадут не туда, спросят: «Как поживаете?» Скажу: «Хорошо» — тут же слетятся, как мухи на мед, тут же! Отвечу: «Плохо» — приедут выручать. Двери выломают, ты ж их не знаешь!
И с песней, гитарой, подругами. И я проболтаюсь. Не знаю о чем, но если с подругами, — все может быть. …Дай лапку, дай! Молодец! Вот тебе сахарку. Нет, варенье малинку нельзя! Что ты! На черный день. Говорят, от простуды хорошо. Вот простудись — полакомимся. …Главное, кто письма пишет? Те, кому делать нечего.
Мне тут на работе письма приносят, ну, передать чтобы. А я сначала погляжу. Так один пишет — изобрел капли какие-то. «Три капли — и тебе хорошо. Четыре — мама здорова. Пять капель — и полетел». Каково? А вдруг действительно, пять капель и… Ведь все разлетятся! Потому я все в стол. Раз им не ответишь, второй, а на третий год они писать перестанут. Вот так. От греха подальше.
И все чудненько. Домой придешь, паутинку раздвинешь, Харитоша навстречу, об ноги трется. Харитоша! Харитоша хороший! Дай за ухом почешу. Где оно у тебя? На шоколадку, грызни!
Хорошо дома. Вроде ничего нет, зато все честным путем. А когда честно, ничего не страшно. В универсаме сумку настежь — проверьте! Ничего нет! Чист! В проходной — проверьте сверху донизу. Обыщите при людях. Пусть все видят. Гол как сокол! И сколько у нас таких соколов. В трамвае абсолютно спокоен — есть билет. Ну, проверьте билеты! Нет, вы проверьте! Не контролер? Неважно. Давайте друг друга проверим по-товарищески.
А пианино куплено по случаю. За двадцать рублей. Сядешь вечером, крышку откроешь, на клавиши нажмешь… и тишина! Струн нету, только корпус. А мне много не надо. Люблю посидеть за пианино…
Вот оно, наше гнездышко: ни шума, ни света. Не тянет, не дует. Дверь обита.
Окна ватой, уши ватой. Сказка!.. Кстати, давно хотел сказать, паутинку бы в уголок надо. Всю комнату опутал! Кто здесь хозяин? Я или ты? То-то. А гамачок кто сплел? Ты? Спасибо, не ожидал! Ой, как раскачивается!
А кровать единственную зачем разломал? Чего ты распсиховался, Харитон? Кто не кормил? Я? А куру кто умял? Пюре с маслом я приговорил? Ну ты даешь!
Чего коленца выделываешь? Плясать? С какой… Письмо? Мне? Нет никакого письма!
Адресат выбыл! Паучка не видел — не положено никаких писем. Примета такая международная. Кто-то паука угробил, а мне письмо? Дудки! Законы знаем! Высунем письмо обратно под дверь. Нету нас. …Что ты суешь? Муху? С ума сошел? Как вы ее едите? Тьфу! Гадость! А ножка ничего.
Слушай! А вдруг в письме что-то хорошее? Мало ли, вдруг кто-то поздравил, я не знаю с чем… Или пожелал, я не знаю что…
Нет! Лучше не рисковать! Ну их, эти письма! Еще мухи есть? Что ты все себе да себе? …Ну, поужинали — и спать. Задерни щелочку паутинкой, свет падает… А то бы прочли письмо, век не выпутались… Подвинься ты! Паутинку-то сбоку подоткни, дует…
Что ж там было такое в письме, а? Интересно, что за сволочь написала? Так никогда и не узнаем. Можем спокойно спать…
Не люди, что ли?
Построили — отсюда будет остановки три — дом. Кирпичный, двенадцатиэтажный, лоджии, лифт, скворечник на крыше — все удобства! К назначенному времени новоселы подъехали с узлами, мебелью, детишками. Ключами брякают, ждут, когда строители с последним мусором из подъезда выметутся.
И тут какой-то пацан как завопит: «Мама! Этажей-то одиннадцать!» Как — одиннадцать? Двенадцать должно быть! Считать не умеешь, второгодник!
Посчитали — одиннадцать! Как получилось? Кто обсчитался? Тьфу ты!
Дом-то, будь он неладен, кооперативный оказался. Председатель кооператива жильцам популярно объясняет: «Граждане, фактическое недоразумение. Маленькая недосдача. Ну не хватает одного этажа». Квартиросъемщики в крик: «Чьего именно этажа нету?» А черт его знает! Нижние жильцы орут: «Ребенку понятно, двенадцатого не хватает. На одиннадцатом все кончается». Верхние в обратную сторону глотки рвут: мол, двенадцатый как раз на месте, на нем крыша держится, бестолковые люди! А первый в запарке пропустили, прямо со второго начали.
Словом, крик, гам, потому что жить всем хочется.
Кто-то предложил: «Одиннадцать этажей, слава богу, есть, как-нибудь поместимся, не бароны». И с возгласами «ура» жильцы на штурм бросились.
Вы не поверите — поместились! То есть, народ по ордерам на двенадцать этажей в одиннадцать втиснулся, и без крови, а с пониманием. Не люди, что ли? Никто ж не виноват, что накладка случилась. К тому же площади открылись необитаемые.
Подвал побелили, поклеили — та же квартира отдельная. Правда, ходить согнувшись приходится. Так и на этажах от радости высоко не подпрыгнешь.