*
Человек должен быть счастлив.
Счастье он обретает в удовлетворении желаний или получая его нежданно, словно в подарок. Счастье, истинное, подлинное счастье как таковое, не есть удовлетворение желаний, не может оно быть и нечаянным даром; счастье не приходит извне, оно внутри нас.
*
Где нравственная низость обретает власть, там власть оборачивается нравственной низостью.
Держать европейские народы под гнетом непрерывного страха перед войной — самое вопиющее преступление современности. Лучше уж война, чем неизбывный, парализующий страх перед ней.
В постыдную эпоху, во времена ненормальных отношений, извращенных понятий, трудностей и невзгод, когда мы дышим губительным воздухом жестокости и властолюбивой тупости, когда ничтожество попирает любые человеческие ценности, всякое достоинство, когда мы задыхаемся от сознания собственного бессилия и тяготеющего над нами проклятья, я утверждаю: жаль тратить на все это наши жизни!
В так называемой динамической и тотальной системе воззрений на жизнь наций не существует такой подлости, низости и преступности, которым (чтобы ничего уже нельзя было различить даже по названию) нельзя было бы придумать самые прекрасные и благозвучные имена.
Ложь в современном мире берет на себя функцию метода. Во время мировой войны из былой торговой рекламы, из умения искусно уговаривать клиента стремительно развилась техника пропаганды, злонамеренной лжи: лгали пресс-бюро, лгали газеты, тучами роились агенты лжи. С тех пор количество средств пропаганды неимоверно возросло; вслед за телеграфом, телефоном, газетами появились радио и кинематограф: с их помощью можно обработать массы за несколько часов.
Общество, которое зиждется на повсеместной фальши, наскоро сколочено из нескольких досок, обтянутых пестрым рваньем. То, что из этого вышло, — не здание, а ярмарочный балаган.
Каким образом никчемный, дурной, вредный человек удерживается (более того, преуспевает) в обществе — вопрос его дерзости и цинизма, но еще более — испорченности, никчемности, цинизма самого общества.
Люди, человеческие существа подобны нарывам, опухолям, отвратительным и ужасным болячкам. Негодяи, мерзавцы, воры, грабители, мошенники, дармоеды. Им в этом мире есть чем поживиться, чем прокормиться. Жизнь достаточно щедра, чтобы оплачивать людей, сознательно наносящих ей вред.
Что такое великое надувательство? Человеческая глупость, которая, пустив в дело всю свою глупость, старается надуть человеческую глупость и постепенно обретает в этом сноровку.
Урвать выгоду; потом все делать лишь для нее и ради нее, всеми силами стремиться к выгоде. Это и называется: «Добиться в жизни подобающего места».
Общественный организм во многих местах прогнил. И все же здоровой ткани больше; в противном случае человеческое сообщество давно бы распалось. То, что составляет здоровую основу человечества — в самом низу обнаженную жажду жизни, а на самом верху понимание ее высшего смысла, — нельзя уничтожить даже дурными социальными порядками.
Не противиться злу? Нет, противиться изо всех сил, распознав зло прежде всего в самом себе. Главное — не потворствовать злу. Противься злу, иначе ты ему способствуешь. Противься злу, карай зло, чтобы оно не ощущало себя владыкой мира!
*
Художник... Я хочу верить, что все, к чему устремлены моя любовь и моя печаль, мои мечты и изумление, — это правда, реальность ,и что правда, реальность — сама моя любовь, моя печаль, мои мечты и изумление. Что мир не огромный мираж и сам я не жалкий мираж, что мир не тяжкий сон и что я добр.
Художник должен быть необычайно, до слепоты, до болезненности счастлив или очень несчастлив, уныл, испуган, резок, но не смеет быть равнодушным! На одном так называемом темпераменте далеко не уедешь.
Вопрос стоит так: в чем назначение искусства — всего лишь пояснять мир или расширять границы нашего духа?
Искусство подчас во многом уклоняется от общепринятых норм. Да будет это ему дозволено: безболезненно он не вмещается ни в жизненную практику, ни в расхожую житейскую мораль. Проще говоря, оно существует вне среднего уровня — всегда чуть глубже или чуть выше. Способно быть необыкновенно разумным, когда отыскивает простую повседневность, но и весьма восторженным, устремляясь на поиски величия и красоты жизни. Искусство порой слишком приподнято, поскольку хочет обладать реальностью, почти неуловимой, возвышенной и редчайшей красотой, величием, высшим смыслом, чудом. Искусство высокомерно, горделиво, оторвано от жизни, потому что притязает стать божественным; оно скромно, простодушно и простосердечно, мудро, любвеобильно, потому что хочет быть самым человечным. Соединить божественное с человеческим можно лишь ценой грандиозных внутренних конфликтов, лишь достигнув совершенной гармонии.
Искусство неотделимо от мифа и от философии; поскольку смысл его не только в имитации, оно представляется расплывчатым, неконкретным, неправдоподобным, ускользающим. В нем есть и вера, и кощунственное святотатство, и высокая добродетель, и еретический блуд, неукоснительная дисциплина, отчаяние от несовершенства нашего познания, потусторонний страх и предельный авантюризм. А еще в нем — личные судьбы. Потому-то оно никогда не может быть полностью воспринято и понято, потому к великим художественным произведениям и личностям необходимо возвращаться вновь и вновь.
Искусство не может быть полностью истолковано ни историей искусств, ни эстетикой, ни социологией или психологией; его нельзя ни измерить, ни взвесить — его нужно почувствовать. Разумеется, такое определение не совсем точно; но что поделаешь, если оно в обоих направлениях — вниз, к материальной действительности, и вверх, от нее — постоянное ускользание, мечта!
Шедевр — всегда скорее страстная устремленность, чем полное, завершенное, окончательное воплощение. Именно там, где искусство реализует свои оптимальные возможности, оно способно шагнуть дальше, выше самого себя.
*
Искусство есть проявление человеческой потребности в счастье, человеческого убожества и силы; в сущности, оно — проявление беспокойства, протеста — прекрасной, великой драмы человечества.
Войско обороняющееся и побеждающее — действенное воплощение принципа добра.
Первой и единственной задачей силы, нравственной силы, остается, должна оставаться защита слабых, стремление к торжеству правды.
*
Искусство придает тому, что изображает, особое значение тем, как оно его трактует; это как в художественном содержании означает что.
*
Любовь далеко не все, что этим словом обозначают. Любовь предполагает способность любить, то есть верность. В противном случае это лишь опьянение, сладострастие, сентиментальность, эротика.
Не без участия органов внутренней секреции любовь воздействует на тело и дух, побуждая тело к жизненному проявлению полового инстинкта, дух — к жизненной красоте самой любви.