Добавлю, что описываемый мною процесс проходит в провинциальном городке, известном как центр производства эмментальского и швейцарского сыров. Жан Пауль получил однажды от восхищённого его творениями изготовителя сырную голову, и, надо полагать, остался доволен.
Сегодня — ведь вкусы со временем меняются — видимо, уже не найти сыроизготовителя–поклонника Жана Пауля.
ПАРИЖАНКА
Вчера я сидел в состоящей из двух дочерей Заале[23] в новых туфлях, двух намеревающихся поехать в Монтрё аппенцеллеровских[24] девиц, бернки, находящей венскую Рингштрассе[25] ослепительно прекрасной, парижанки, сказочно роскошно и драгоценно украшенной, производившей при помощи подобных розовым лепесткам губ шелест, подвергнуть сравнению который я бы затруднился, и краснощёкой и–рукой служанки компании.
Русская, словно призванная изображать исключительно, или всё же главным образом, телесность, обладающую ступнями необычайной, торчащей в небесно–голубой раскрашенности сапожек прелести, спела нам что–то, что вселило в нас уверенность в том, что она — неисправимая чертовка, сделавшаяся немножко сонной в силу самоотверженного рвения обеспечить нас развлечением. Кто бы ни глянул в её полуприкрытые глаза, в тот же миг ощутил бы понимание того народа, к которому она принадлежала.
Выглядевшая как чуткость собственной персоной юная мещаночка с удовольствием улыбнулась этой загадке певицы и ударяльщицы в бубны, так, что казалось, она словно бы от души благодарна ей за выступление.
Глядя поверх банкнот, которые вытащила из карманчика, по всей очевидности, наилучшим образом экипированная бернка, дабы сделать быструю оценку своему имуществу, я упомяну, что мне пришло в голову сказать парижанке: «Ты, несомненно, примешь моё нижайшее приглашение провести сегодняшнюю ночь в одной из моих комнат, где надлежит быть зажжёнными свечам, чтобы золотые огоньки целовали твоё обличье, не без удовольствия.»
Она приняла мою пропозицию с поспешностью, которой я и ожидал, так как моё вопрошение было и наивесёлым, и что ни на есть вежливейшим из тех, что адресуются красавицам в непринуждённых кругах около одиннадцати ночи, и которые, насколько могу судить, находят слишком мало отражения в цивилизации для того, чтобы она могла иметь представление о протяжённости их ценности.
«Неси моё пальто,» — сказала она, и мне было по душе согласиться с её требованием.
Согласия удобны, удобства приятны, приятности неизбежны.
КАФЕ–ШАНТАН
Я сидел в варьете. Всякий раз, когда я сидел там, мне казалось, что это грех. Сидится там, по возможности, более чем развлекательно. Не успеешь войти, сразу услышишь что–нибудь разгоняющее тоску. Может быть, следовало бы запретить себе это, не позволять. А то уж очень часто я бывал в этом трали–вали. Это место заслуживает названия опереточного зала. Почти всякий раз я находил здесь что–то для смеха, и это, конечно, меня радовало. Неизбежно встречал я там различные лица, лица публики и актёров и актрис. Вполне понятно, что меня это забавляло. Так что ходил я туда ради милых забав. Само собой разумеется, там было грубо, весело, шумно. Другие кафе представлялись мне изнеженными, утончёнными в сравнении с этим местом. Должен признаться, что с моей стороны, возможно, непозволительно ни разу не спросить у себя ответа, а заслуживаю ли я столького увеселения. А ведь именно увеселяли меня члены гостивших там трупп. То и дело напоминал мне директор о том, что не пристало, не зная ограниченья, сходиться с театралами на дружеской ноге. Это была моя специализация — я был большой друг всех артистов и артисток.
24
Аппенцелль — кантон на северовостоке Швейцарии. Монтрё — дорогой курорт на Женевском озере, т.е. на другом, франкоязычном конце Швейцарии.
25
Рингштрассе в Вене — центральная улица Вены, построенная на месте старой крепостной стены, поэтому широкая и кольцевая, с её помпезными зданиями — символ эпохи расцвета Австро–Венгрии.