Выбрать главу

Шиль скончался, выйдя из сестрина дома специально чтобы умереть. Сел на пенек, открыл зонт и умер. Как раз начался майский пост, он в то утро побрился.

— Приходите за мной через час, а в дом внесите, усадив на стул, — сказал он перед уходом.

Один старик арендатор из Балтара уверял меня, что Шиль давал землякам от расстройства желудка отвар из собственной щетины. Вполне в его духе.

ЛАМАС СТАРЫЙ

Родом он был из Санталья-де-Оскос, это неподалеку от страшного ущелья между отвесными скалами, прежде там жили чернецы, теперь живут кузнецы. Был он высоченный, худющий, глаза светлые, а подглазья очень впалые и темные. На лоб спадали белые завитки. Садился и приказывал больному сесть насупротив. Спрашивал у него все имена и клички: и как дом прозывается, и какое прозвище у семьи, и какое у него у самого, какие шутейные прозвания давали ему в малолетстве либо в отрочестве братья и сестры, родные и друзья.

— Меня, — сказал я ему как-то, — братья прозвали «ножки-спички».

— Потому как был ты тощенький и долговязый! Помню, как же!

Вынимал он из кармана самарры — зеленого сукна была и с черными бархатными кантами — кожаный футляр, в котором хранил плотничий отвес. Больной должен был упереться локтем левой руки в левое колено и держать отвес меж большим и указательным пальцами, так чтобы груз повис над самым носком башмака. Ламас Старый заставлял больного высидеть в такой позе почти четверть часа. Ламас приглядывался к тому, как дрожит свинцовый шарик, и по нему изучал пульс больного. Затем больной должен был некоторое время смотреться в зеркальце, которое давал ему Ламас Старый.

— Помнишь, каким ты был десять лет назад? Какие перемены примечаешь?

Больной описывал, что нового он в себе углядел. Ламас Старый, новый Ханс Каспар Лафатер, придавал всем переменам величайшее значение. Он выслушивал от больного всю историю болезни его и всю историю его жизни. Как и все известные мне знахари, с больными он держался, как внимательный друг, как сочувствующий исповедник.

— Никто на тебя хвори не напускал, — говорил он обычно больному.

Он был того мнения, что болезни мы сами в себе вызываем. Заболеть можно оттого, например, что тебе привиделся какой-то сон, что ты не помочился вовремя, что задумал недоброе, что не удовлетворил какое-то свое желание, что позавидовал такому-то, что на такого-то затаил злобу. Человек смиренный, немногословный, милосердный, благорасположенный к людям неподвластен многим заболеваниям. У людей высокомерных, скупых, злоречивых, гневливых кровь кипит, и болезни легко находят доступ к ним в плоть. У всякой болезни есть человеческое имя, неведомое врачам; врачи вообще знают лишь общие названия болезней, принятые в науке, а потому, чтобы лечить, им требуется наука и лекарства по науке. Но возьмем для примера конкретную болезнь Педро Переса, Кузнецом его прозвали, а в детстве две клички у него было, Пузырь и Брюхан, потому что был он очень пухлый, вялый и рохля, а теперь, когда ему сорок пять, это старообразный и костлявый человек и видеть не может ни сала, ни похлебки из каштанов, собирался когда-то жениться на девушке из одной горной деревушки, да нашелся малый попроворнее и отбил ее, и Педро уехал в Аргентину, прожил там несколько лет и вернулся с пустыми карманами и т. д. и т. п.; так вот, от его болезни ниточки тянутся к тому обстоятельству, что все предки Педро были в Виларе кузнецами — а кузнецы часто сплевывают; ремесло у них такое, часто приходится сплевывать, вот откуда все его беды: и пухлость в детстве, и теперешние неприятности, неудача в любви, путешествие за океан, невеселое возвращение с тощим кошельком… Может, у него камень в печени, а то и два, но, главное, стряслось с ним все, о чем сказано, и надобно дать его болезни человеческое имя, ежели правильно подобрать, узнается, может ли выздороветь Педро Перес, по прозванию Кузнец, еще прозванный Пузырем и Брюханом. Говорят, Ламас Старый многих вылечил, всего-навсего шепнув на ухо пациенту имя его болезни.