И все же... Взятые в качестве обобщений, такие рассуждения, как у Фанона, как мне кажется, недооценивают выбор и автономию колонизированных. Ни Бурдье и Саяд, ни Фанон, ни наши собственные наблюдения не говорят о том, что традиционные общества изначально были инертными. Из этого следует, что они поддались силе, были побеждены превосходящими силами и "колонизированы" против своей воли. Так ли это было на самом деле? Не во Франции.
Там, как мы видели, традиционная культура сама по себе была массой ассимиляций, традиционный образ жизни - серией приспособлений к физическим обстоятельствам. Перемены всегда неловки, но изменения, которые принесла современность, часто были освобождением и часто признавались таковыми. Старые устои умирали безвозвратно. Новые блага порождали новые потребности, но даже лишения измерялись на более высоком уровне. И старое помнили. Новые уклады, которые раньше казались неприемлемыми, теперь сознательно преследовались и усваивались - не преклоняющейся перед ними "буржуазией" или самовлюбленной "интеллигенцией", как у Фанона, а людьми самых разных профессий, которые познакомились с этими укладами и приобрели к ним вкус. Возможно, это должно заставить нас дважды подумать о "колониализме" в слаборазвитых странах, который также отражает региональное неравенство в развитии. Это, безусловно, уточняет значение колонизации как внутреннего процесса.
Развитие - не двусмысленный термин. Оно означает только одно: увеличение производства материальных благ и повышение доступности материальных благ для всех. И это то, что несет с собой развитие, какие бы разочарования ни следовали за ним. Понятие "отсталость" подвергается критике, поскольку в качестве нормы для слаборазвитых обществ принимается экономика и культура совсем других обществ. Однако мало кто из слаборазвитых обществ живет настолько изолированно от развитых, чтобы не знать об их преимуществах. К IX-X веку расширение сферы социально-экономических отношений вполне может позволить объективно воспринимать развитие и отсталость как ступени одной лестницы.
Таким образом, характеризуя то или иное общество как слаборазвитое, мы говорим не о том, чем оно является, а о том, чем оно не является. Мы описываем то, чего ему не хватает: средств производства, уровня производительности труда, форм культуры, образа жизни, взглядов. В данном исследовании мы рассмотрели то, что можно назвать отсталостью во Франции XIX века. Мы увидели, что позитивные аспекты и институты слаборазвитых регионов были способами примирения с нуждой и неуверенностью. Обычаи и инерция способствовали их выживанию, возможности - отказу от них. Возможно, общепринятые взгляды на колониализм в этом свете нуждаются в некоторой корректировке, возможно, немодные представления о "прогрессе" конца XIX века заслуживают нового взгляда. Или колонизация слаборазвитых регионов допустима внутри страны, но неприемлема за пределами родины колонизатора? Что такое родина?
Вернемся теперь во Францию и останемся там. Завоевание и колонизация создали ее, как и другие царства, а завершился этот процесс в XIX веке. Каков был критический период? Я привел аргументы в пользу двух десятков лет по обе стороны от 1900 года. Приводились и другие аргументы, иногда весьма убедительные, в пользу других периодов. Нельзя игнорировать более или менее общепринятое мнение о Великой революции как о переломном моменте, которое подкрепляется недавними работами о глубоких изменениях, повлиявших на семейное и сексуальное поведение французов задолго до 1870 года. Лоуренс Уайли и другие социологи уделяют большое внимание 1950-м годам, когда тракторы, автомобили и телевизоры ускорили культурную гомогенизацию медленно меняющихся деревень. Аналогичные аргументы можно привести и для середины XIX в., опираясь на 1848 г. и появление железных дорог. Все эти аргументы, в том числе и мой, правдоподобны, но ни один из них не является непреодолимым.
Да и не нужно. История, говорит Фернан Бродель, - это сумма всех возможных историй. Вопрос не в том, насколько верен тот или иной аргумент, чтобы исключить все остальные, а в том, насколько он верен, как много он говорит нам того, чего мы не знали. На этих страницах мы видим, как глубокие изменения в производительности труда и рационе смещают часть сельской Франции с грани катастрофы, от примитивных потребностей к более привычным нуждам "* Мы видим, как национальное единство мучительно выковывается в более поздние сроки, чем принято считать. Мы видели культурную гомогенизацию, последовавшую за экономической интеграцией, которая была достигнута после долгих усилий и страданий. Мы видели, как одни районы Франции навязывали свои ценности и методы (иногда намеренно) другим районам, изменяя их образ жизни. Мы увидели, что этот процесс протекал медленно и неравномерно, гораздо более интенсивно, чем это предполагается в большинстве описаний XIX века. Короче говоря, мы увидели, что нация - это не данность, а объект незавершенного строительства, модель того, что одновременно и должно быть создано, и к чему по политическим соображениям следует относиться как к уже существующему.