Как и во всей Франции, увеличилось число самоубийств. Как и большая часть насилия, многие "преступления" отражали мир, в котором условия жизни оставались примитивными. На скалистых берегах Бретани, так же как и на затонувших судах, все, что попадало на берег, становилось дичью. Падальщики быстро лишали их всего, что могло быть при них - часов, денег, колец. Кораблекрушение или то, что от него осталось, как и контрабанда или разбой (часто родственные промыслы), служило источником ресурсов, дополнявших экономику дефицита". Оно также свидетельствовало о выживании в условиях, которые мы чаще всего связываем с Древним режимом, который, в конце концов, был не так уж далек. Те изолированные районы, о которых упоминал в 1812 г. префект Нанта, "где власть магистратов слаба, а инерция почти непобедима", сохранялись и при Июльской монархии. Дороги были небезопасны, леса - еще опаснее. Бретонские крестьянские истории полны приключений мужчин, женщин и детей, которые, укрывшись на ночь, обнаруживают, что попали в руки разбойников".
Ответ заключался в наличии надежных коммуникаций. В североафриканском регионе Ансарин разбойники, долгое время преследовавшие этот район, были окончательно вытеснены в XX веке, "когда тропа от Матера до Тебурбы... была превращена в проезжую дорогу". Но во Франции XIX века лишь немногие дороги пересекались через леса, болота или горные пустоши, и разбойники находили там убежище. В 1840 г. группы бретонских нищих - разбойников от бретонского truhe (жалость) или, возможно, от ¢ryan (бродяга) - все еще должны были следовать за одним предводителем, Coesre (Цезарем?), и ежегодно встречаться на Pré-d-Gueux, недалеко от Кероспека. В 1858 г. принцесса Баччиоки изгнала их из Кольпо (Морбиан), где сейчас проходит дорога из Локмине в Ванн; но они обосновались в других местах, и только в ХХ веке их организованной преступности был положен конец. В 1844 г. в военных сводках все еще говорилось о том, что преступники, как и за поколение или два до этого, укрываются в дебрях Геводана. В 1853 г. генерал-аншеф в Бурже сообщил о преступнике, который остается вне пределов досягаемости закона "в обширной полосе лесов между департаментами Ньевр, Садн-и-Луар и Сет-д'Ор"; а министр юстиции обратился к военному министру с просьбой помочь очистить местность вокруг Гулу в округе Ньевр в Шато-Шиноне. Сам Гулу, освободившись от тесных лесных объятий, стал перекрестком на дороге, ведущей с востока на запад из Бургундии на Луару.
Дольше всего бандитизм сохранялся на Корсике, и, по крайней мере, в наиболее отдаленных и развитых районах острова он практически не напоминал остальную Францию. Тем не менее, интересно, что в 1896 г. субпрефект Бастии хвастался, что бандиты исчезли из его округа: "Легкость передвижения, невысокие горы, все более многочисленные сельскохозяйственные угодья не позволят вооруженной банде долго скрываться от жандармерии". Тем не менее, Корте и Сартен продолжали кишеть бандитами: "вооруженный грабеж, разбой, разбойничьи шайки, кражи, грабежи, задержание путешественников", - гласили отчеты. Банды правили деревней, взимали налоги, приговаривали людей к смерти и приводили свои приговоры в исполнение. Но, как объяснял в 1908 г. субпрефект Сартена, его округ был самым гористым, самым бедным и самым диким районом острова.
На Корсике, как и в других странах, но в большей степени, чем в других странах, условия должны были измениться, прежде чем изменилось их криминальное выражение. Но и работа полиции должна была стать более эффективной. Полицейских должно быть больше, и они должны быть более эффективными, чем местный бакалейщик или табачник, школьный учитель или владелец магазина, которые часто работали по совместительству. Если, конечно, у них было время: у человека, занимавшего должность начальника полиции в Бриеноне (Йонна) в 1855 г., его не было; в том же году он ушел в отставку, чтобы заняться несколькими прибыльными делами. И они должны были говорить на местном языке, в отличие от комиссара, которого Флобер нашел в Пон-л'Аббе в 1846 г. и который был вынужден использовать местного егеря в качестве переводчика.