Я восхищаюсь расставленной на открытых деревянных полках керамической посудой цвета морской волны от Рассела Райта[6]. Эта линейка появилась в 1939 году, и цвет тогда считался самым модным; она об этом знала по своей работе в «Хэрродсе». Я представила себе, как она выбирает плошку с ручками и ест из нее любимые блюда: яйца пашот, свежие ягоды, политые жирными сливками.
Я подхожу к креслу у окна. На подушке лежит светло-серая кашемировая накидка. Я прижимаю мягкую ткань к лицу, вдыхая запах моего детства, мамин запах. Как будто она только что вышла, а не ушла навсегда.
На меня накатывает волна усталости, но я заглядываю в спальню и вижу на комоде ее шкатулку с драгоценностями. Открываю ее и снова погружаюсь в воспоминания. Мама обожала красивые вещицы, в том числе бижутерию. Ее любимым брендом был «Трифари»[7], особенно линия с геометрическим дизайном в стиле ар-деко 1930-х.
«Дизайнер Альфред Филипп учился своему ремеслу у Картье и в Van Cleef & Arpels, – наставляла она меня. – Ищи незаметную оправу камня. Он довел эту технику до совершенства».
Она учила меня распознавать подлинность вещи. Обязательно должна быть марка KTF, или «Корона Трифари» – значок короны над буквой «T». Она брала меня с собой на распродажи, и если я замечала такой значок, то должна была передать ей вещицу незаметно, чтобы никто не понял, что мы нашли сокровище.
– У «Трифари» делали украшения для первых леди и голливудских звезд, – говорила она, – но вкусы меняются.
Но ее вкус оставался неизменным. Я беру в руки старый браслет в стиле ар-деко из стекла и серебра. Такой же элегантный, как она сама.
Я перевожу взгляд на кровать. Гладкое покрывало и мягкие подушки, все чистое, так и тянет лечь. Хотя мои веки совсем отяжелели, я не могу не заметить на прикроватном столике книгу. Корешок из изумрудной ткани безупречно сохранился, так же как и страницы с позолоченным обрезом. Я мгновенно все понимаю. Я давно мечтала увидеть первое издание «Своей комнаты» Вирджинии Вулф, но оно мне ни разу не попадалось. А теперь оно в моих руках. Я осторожно листаю страницы. Интересно, это была последняя книга, которую мама читала перед смертью, или просто символ, мантра для жизни, которую она выбрала? Я откладываю книгу, и из нее выскальзывает маленький конверт. Я тянусь за ним и вижу свое имя, написанное изящным маминым почерком. «Валентина», буква «а» в конце переходит в идеальный росчерк. Я никогда не смогла бы так написать свое имя, как бы ни старалась. Дрожащими руками я надрываю конверт с краю и достаю листок.
Милая моя Валентина,
Добро пожаловать в Лондон. У меня для тебя так много сюрпризов. Только подожди. Но сначала я отправляю тебя на небольшую охоту за сокровищами. Помнишь, как ты это любила? Я тоже, и училась этому у лучших охотников.
Мне так много нужно сказать, так много показать тебе. Но сначала, умоляю тебя, копай глубже – наши последние весны, лета и осени, но прежде всего последняя зима.
Найди меня. Я буду ждать.
С любовью, мамуля
Я смаргиваю слезы, сердце бешено колотится от эмоций и вопросов. Она знала. Знала, что я приду сюда, в ее комнату. Она знала, что меня как магнитом потянет к этой книге. Я с трудом сглатываю слюну, кладу письмо на стол и смотрю на него так, будто оно живое.
Что, черт возьми, означает «копай глубже», при чем тут прошлые лета, весны и последняя зима? Я слишком устала, чтобы что-то соображать, слишком устала, чтобы гадать. Нужно бы взять чемоданы и отыскать дорогу в гостиницу, но я так утомлена, что решаю полежать, пока не пройдет эффект смены часовых поясов. Откинув одеяло, я ныряю в кровать, на то самое место, где моя мать спала ночь за ночью – все эти ночи без меня. Я закрываю глаза. Всего несколько минут, говорю я себе. Несколько минут.
Засыпаю и вижу сон.
Я только что вернулась из школы; папа сидит в кресле в гостиной, попыхивает сигарой и читает газету. На ней дата: 12 июня 1990 года. Странно, что он так рано пришел с работы, и еще более странно, что курит в доме. Мама пришла бы в ярость. Я оглядываю комнату, бросаю взгляд на бассейн, но ее нигде нет. Наверное, она просто наверху, говорю я себе, хотя чутье говорит мне, что это не так. Я точно знаю. В доме как-то пусто, одиноко, так всегда бывает, когда она уходит на обед или в гости. Но где она? Она обещала, что, когда я вернусь из школы, мы пойдем в торговый центр, чтобы проколоть мне уши.
Я бегу на кухню. Бонни плачет, сгорбившись над столом для завтрака. Бонни – наша экономка. Я никогда не видела, чтобы она плакала, и пугаюсь. Вздрогнув, она поднимает голову. Ни одна из нас не знает, что сказать.
6