Дальше продолжать ему не пришлось, потому что Антон с гневом поднял сжатый кулак, словно хотел повалить на землю говорившего. – Мне идти в услужение к лорду? Мне? Сыну оскорбленного, доведенного до отчаяния человека? Никогда! Лучше я буду работать, как поденщик.
Господин пожал плечами. – Попробуй, – сказал он спокойно. – Испытай на себе, что стоят голые руки шестнадцатилетнего мальчика в Лондоне.
– И попробую, – запальчиво отвечал наш друг. – Здесь же нога моя больше не будет. Впрочем, еще одно слово. Где мой родственник? Можно мне повидать на одну минуту Томаса Шварца?
– Такого человека здесь никто не знает. Правда, до последнего времени в этом доме был слуга, который называл себя Виллем, – Виллем Робертсом, по-видимому, это тот самый, о ком ты спрашиваешь, но он скрылся тотчас же, как только, было обнаружено воровство.
– О, Боже! И никто ничего не знает о нем?
– Никто, ничего.
Антон сделал короткий поклон. – Больше мне нечего делать в этом доме, – сказал он. – Прощайте.
– Прощай, мальчик. Помни, что если когда-нибудь тебе придется плохо, ты всегда можешь обратиться к его сиятельству.
Антон поднял руку, как бы желая остановить его.
– Никогда, если бы даже мне пришлось голодать на улице.
– И это очень легко может случиться, если твое упрямство пересилит благоразумие, любезный друг.
– Хорошо, хорошо, это уж мое дело.
И наш друг пустился в обратный путь домой, полный тбски и отчаяния, надрывавшего его сердце, полный негодующей злобы.
Его собственная будущность мало его заботила, но его отец, его несчастный отец! Он готов был кричать от душевной боли.
Хозяин ужаснулся, выслушав рассказ Антона. – Пойман в воровстве! И у такого важного лица, как лорд Кроуфорд. Господи! вот так несчастье! Он стоял, разводил руками и молча и печально смотрел на мальчика. – Старик не виновен, – сказал он после короткого молчания, – его запутал этот убежавший мошенник, а рассчитываться приходится ему. Но красть у него не было намерения, – за это я готов отдать голову.
Растроганный Антон протянул ему руку. – Благодарю вас, господин Романн. Право вы один отдаете справедливость моему отцу. Он невинен, это как Бог свят. Господь обнаружит позорный обман и восстановит честь опозоренного человека.
– Дай Бог! – сказал хозяин. – Это штука плохая.
– Я крепко уповаю на Бога, – вскричал Антон. – Он не может оставить, он не оставит невинных!
– А теперь о другом, – прибавил он решительно. – До окончания дела я, конечно, должен оставаться здесь, в Лондоне, и поискать себе заработок. Не можете-ли вы взять меня в услужение, господин Романн? Я удовольствуюсь сухим хлебом и соломенным тюфяком; я буду исполнять самые грязные работы.
Добряк глубоко вздохнул. Очевидно было, что он сильно боролся сам с собой. – Не могу, дорогой мой юноша, – сказал он, наконец, – перед Богом, не могу. Тут по всей улице, на каждом шагу по харчевне, и везде продают джин и грог; нам, немцам, соперничать с англичанами почти невозможно, и приходится благодарить небо, если детишки каждый день накормлены. А у меня, ведь ты знаешь, их восемь человек.
Антон кивнул головой. – Ну, так я пойду в другом месте поищу работы, – сказал он. – В гавани всегда требуется много работников, а теперь там как раз идет уборка снега. Если я найду какую-нибудь работу, то, до освобождения отца, займу комнату, у вас, господин Романн.
– Вот и прекрасно, прекрасно, – сказал с жаром хозяин. – Дай Бог, чтобы все сделалось по твоему желанию, мой мальчик.
А потом, когда Антон ушел, он обратился к своей жене и сказал, покачивая головой: – Ах, мать, если бы мы могли оставить бедного мальчика у себя и позаботиться о нем. – И он вздохнул до глубины души. – Что с ним будет? Он воображает, что в мире стоить только протянуть руку, чтобы получить сколько угодно работы.
Жена провела кончиком фартука по огорченному лицу.
– Но. мы не в состоянии прокормить его, старик, это совершено невозможно. Господи, Боже! наши собственные дети сыты с грехом пополам.
– Знаю я это, мать. Но как это грустно, что сердцу приходится справляться с кошельком.
И оба старика, опечаленные, вернулись к своей работе, между тем как Антон быстрыми шагами шел к гавани.
Он найдет себе какую-нибудь работу и будет жить очень экономно. Таким образом он заработает столько денег, чтоб нанять адвоката для своего несчастного отца; с помощью адвоката ему, может быть, удастся попасть в тюрьму, на свидание к отцу, или установить с ним переписку. Сердце это забилось сильнее и легче; сознание, что ему необходимо работать, облегчило до некоторой степени его тоску, отодвинуло ее назад, и он почувствовал прилив силы, искавшей выхода. Антон решил работать, вместо того, чтобы предаваться отчаянию.