Но пули засвистали и кровь Торстратена смешалась с кровью туземцев. Вольф, наблюдавший всю эту сцену, вдруг отшвырнул от себя свое ружье.
– Тер-Веен был когда-то моим другом, – воскликнул он, – я не могу покинуть его в таком состоянии.
С пистолетом в руках он проложил себе дорогу через толпы бегущих негров, не обращая внимания ни на бумеранги, ни на копья, сильной рукой отбрасывая в сторону всех попадавшихся ему на пути темнокожих воинов, и наконец, добрался к голландцу, который еще был жив и в полном сознании, но уже не владел ни одним членом и не мог даже произнести ни слова.
– Бедный мои Корнелий! – обратился к нему Вольф, – узнаешь ли ты меня?
По телу раненого пробежала дрожь, он приподнял было голову, но тотчас же она бессильно упала на землю и он потерял сознание. Антон и Вольф, унося его тело с поля сражения на перевязочный пункт, считали его уже умершим, но врач, осмотрев раненого, объявил, что он проживет еще часа два-три.
– И может еще очнуться? – с беспокойством спросил Антон.
– Конечно!.. Но это доставит ему только лишния мучения, продлит агонию.
– Для меня это очень важно знать, – объяснил Антон. – Несчастный человек этот носил на спине огромный самородок золота, который он нашел, очевидно, по дороге, сюда из Ботанибея и который…
– Есть собственность короля! – подхватил врач.
– Конечно, сэр, но я думаю, что в данном случае ему будет дано другое назначение. Во всяком случае я буду просить об этом.
В этот момент голландец открыл глаза и с беспокойством начал оглядывать всех стоявших возле него, словно кого-то отыскивая между ними. Взор его не замедлил встретиться с глазами Вольфа, и он протянул ему руку:
– Не ты ли, Джон, вынес меня с поля битвы?..
– Я, конечно, Корнелий! Я хотел помочь тебе чем-нибудь.
– О, я уверен, что это так… Но мне еще необходимо распорядиться… – говорил с трудом переводя дыхание умирающий. – Исполнишь ли ты мою просьбу, Джон?
– Если смогу, то непременно исполню, Корнелий.
– Дай же мне твою руку, Джон, не отворачивайся от твоего грешного друга… Будь милосерден, Джон Дэвис!.. То преступление, за которое ты был приговорен к смерти, совершил… я!
– Как! – воскликнул Джон в величайшем изумлении. – Покушение на убийство твоего дяди в сообществе с Маркусом Ван-Драатен?
– Да!.. Да!.. Но сдержишь ли ты твое слово. Джон?.. Простишь ли меня?… С того времени у меня не было ни минуты покоя от угрызений совести, Джон… Не дай Бог никому испытать те нравственные мучения, которые я выносил…
– Своего дядю!.. Своего дядю!.. – повторял в ужасе Вольф.
– Прощаешь ли ты меня?.. Говори скорее!.. Я чувствую, что умираю…
– От всей души, Корнелий, пусть Бог простит тебя, как я прощаю!
Голландец вздохнул свободнее и лицо его просветлело.
– Позови же скорее авдитора, Джон, свидетелей, начальство… нужно составить протокол о моем сознании, чтобы ты мог получить свободу. Но спеши, спеши!
– О, это было бы чудесно! – воскликнул Вольф. – Но зачем отравлять твои последние минуты, Корнелий? А может быть ты еще и поправишься…
– Я не могу умереть с спокойной совестью, пока ты не будешь оправдан, Джон!.. Спеши же, спеши!
Вольф бросился бегом, а Торстратен тем временем обратился к другу:
– Антон, – прошептал он, – я вам обязан тем, что Бог послал мне эту великую милость. Помните тот вечер, когда я рассказал вам свою жизнь? Я не забыл с тех пор ваших слов и только и думал о том, как бы оправдать Джона. Теперь на душе у меня стало так легко, как в дни беззаботной юности… Но что же он не идет… о!.. я чувствую, что умираю… а Джона нет!
Пришлось послать еще одного солдата поторопить и вскоре свидетели и должностные лица стояли у ложа умирающего ссыльного. Его показание было внесено в протокол и вслед затем, по распоряжению больного губернатора Джон Дэвис был объявлен свободным. Правда, при условиях жизни в этой колонии, эта свобода не представляла собой ничего утешительного, ибо означала лишь свободу умереть с голоду, но доброе имя Джона было восстановлено, а это и было самое важное в данный момент.
– Теперь еще последняя просьба, – обратился умирающий к представителю власти. – С тех пор, как мой несчастный дядя со всей своей семьей попал в дом призрения бедных, меня не покидала мысль выручить его из этого бедственного положения. Но мне никогда не удавалось скопить достаточную сумму… По пути сюда из Ботанибея я нашел самородок золота… могу ли я считать его своей неотъемлемой собственностью?