Стоявший рядом с Муму Клюев поднял фотоаппарат, нацелив объектив на сержанта. Дорогин прикрыл объектив ладонью и в ответ на недоумевающий взгляд фотографа отрицательно покачал головой: сделанный не вовремя снимок мог разозлить грозного блюстителя порядка, и ювелирная работа Варвары пошла бы насмарку.
Наконец Варвара повернула к ним голову и повелительно дернула подбородком, указывая на дверь. Сержант отступил в сторону, и они проникли в темноватый тамбур. Последней в дверь прошла Варвара, напоследок обворожительно улыбнувшись сержанту.
Дверь за ними захлопнулась. Клюев устремился было вперед, но Варвара остановила его, схватив за рукав, и указала на внутреннюю дверь, сомнительно украшенную сделанным при помощи аэрозольного баллончика изображением пятиконечной звезды, вписанной в неровную окружность.
– Этот снимок мне нужен, – сказала она.
Клюев немного поворчал, жалуясь на плохое освещение, покрутил кольца объектива, повздыхал над экспонометром и в конце концов дважды щелкнул затвором камеры, запечатлев нарисованную на двери пентаграмму.
– Вперед, – скомандовала Варвара и первой вошла в вестибюль.
Андрей Петрович Мамонтов, грузный, черноволосый, начинающий лысеть, тяжело поднялся из глубокого кожаного кресла и принялся расхаживать по комнате длинными нервными шагами. Его большие ступни бесшумно ступали по пушистому ковру, белая рубашка неприятно липла к вспотевшей спине. Несмотря на возраст и немалый вес, Мамонтов не выглядел жирным и дряблым. Он был словно целиком отлит из какой-то чрезвычайно плотной тяжелой резины, и казалось, что он способен выдержать любой удар, будь это удар судьбы или удар топором по голове.
Не переставая расхаживать по превращенной в кабинет жилой комнате, Петрович вынул из кармана свежий носовой платок и вытер лоб и щеки, покрытые прозрачными каплями пота. Всякий раз, когда ему приходилось нервничать, он обильно потел. Из-за этого его раздражение только усиливалось, и он начинал потеть еще обильнее. Это было очень неудобное качество. Какой смысл в умении владеть лицом, когда тебя выдает струящаяся изо всех пор влага?
Впрочем, в данный момент Петрович не собирался скрывать от окружающих свои чувства. Напротив, он вызвал сюда этих болванов именно для того, чтобы дать волю эмоциям.
Болванов было двое. Они скромненько стояли у дверей, потупившись, как нашкодившие школяры в кабинете директора, и только что в носах не ковыряли, стремясь продемонстрировать покорность и раскаяние. Петрович расхаживал по кабинету, время от времени бросая на эту парочку короткие злобные взгляды. Смотреть на них долго он не мог, потому что бесился от одного их вида. Он частенько прощал своим людям ошибки – разумеется, только в тех случаях, когда ошибки эти вовремя исправлялись. Единственное, чего он органически не переносил в своих подчиненных, – это расхлябанность и привычка работать спустя рукава, кое-как, для галочки. Такая работа обычно приводит к весьма неприятным последствиям, из которых арест и посадка являются далеко не самыми страшными.
Более или менее успокоившись, Петрович вернулся в кресло и вытащил из пачки сигарету. Оба провинившихся олуха абсолютно одинаковым жестом полезли за своими зажигалками.
– Обойдусь, – буркнул Петрович. – Мне лакеи не нужны. Мне нужны помощники.
Он зажег сигарету и стал вертеть ее в пальцах. Курить ему совсем не хотелось. Олухи молча стояли у дверей и ели его глазами. Они, по всей видимости, были не прочь закурить, но не отваживались даже заикнуться об этом. Петрович снова посмотрел на них и быстро отвел взгляд. Стоят, уроды… Один длинный и тонкий, а второй приземистый и широкий, как несгораемый шкаф. Тарапунька и Штепсель, так их и разэдак…
– Ну, – угрюмо сказал он, – похвастайтесь, как дело было.
– Так, Петрович, – разводя толстыми, как свиные окорока, руками, заговорил тот, что был пониже. Говорил он не совсем внятно – мешали волдыри на обожженных губах. – Мы-то тут при чем? Нам велено было пасти эту бабу, мы ее и пасли…
Звали этого недоумка, кажется, Юриком, но отзывался он в основном на кличку Самсон. На левой скуле у Юрика-Самсона багровел здоровенный кровоподтек. Его длинный приятель по имени Борис выглядел немногим лучше.
– Вам велено было ее пасти, – зловеще ровным голосом повторил Петрович. – А вы, уроды, что сделали?
Вы ее спугнули! Плюс к этому дали набить себе морды и потеряли ствол. Может, вам премию за это выдать? На лекарства, а?
– Прокол вышел, Андрей Петрович, – сказал Борис. По тому, как он говорил, было видно, что ему больно двигать челюстью. – Мы не думали, что эта телка нас засечет.
– Телка вас засекла, а бык забодал, – подытожил Петрович. – Ну, и кому вы такие нужны? Кому вы нужны, я вас спрашиваю?! Нет, что вы не гении – это я знал. Но я-то думал, что беру на работу бойцов! А вы вдвоем от одного фрайерка отбиться не смогли. Баба их засекла! Это как надо было за ней следить, чтобы она вас засекла?! Клещ с Батоном за ней три месяца ходили, и хоть бы что. А вас на три дня не хватило. Вы хоть понимаете, что натворили? Теперь она поняла, что ее пасут. Задумываться начнет: с чего бы это? Кто бы это мог быть? А искать эта баба умеет, не то что вы. Одно слово, уроды. Описать этого быка вы можете? Или вы его даже разглядеть не успели?
– Выглядит обыкновенно, – шмыгнув носом, заговорил Борис. – Нипочем не скажешь, что такой махаться умеет. Разговаривает культурно, вежливо. Прикид в порядке.., ну, мужик как мужик.
– Я таких на зоне пачками делал, – вставил Самсон. – Ты делал, – презрительно передразнил Петрович. – Это тебя делали, недоумок! Пальцем… Подробно описывайте! Глаза, волосы, нос, рот, уши всякие – в общем, полный фоторобот. Ну?!
Сбиваясь, путаясь, перебивая и дополняя друг друга, Самсон и Борис с грехом пополам описали Мамонтову внешность человека, который напал на них во дворе дома, где жила Варвара Белкина. Выслушав их, Петрович крепко задумался: нарисованный бандитами портрет показался ему знакомым. Он уже встречал человека, как две капли воды похожего на незнакомца, так отделавшего его людей, да и способ, которым этот тип решал свои проблемы, тоже наводил на неприятные воспоминания.
Они встретились всего один раз, но и этого единственного раза Петровичу было достаточно, чтобы понять: этот человек слеплен из крутого теста и лучше его не трогать, чтобы не нажить себе лишних проблем. Мамонтов не боялся никого и ничего, но он был разумным человеком и предпочитал обойти препятствие, а не биться о него головой. Кроме того, он неплохо разбирался в людях и умел ценить и уважать достойного противника. Человек, которого Петрович знал как Серого, был, несомненно, очень достойным противником, который действовал решительно и наверняка, не оставляя своим врагам времени на раздумья.
Этого и следовало ожидать, подумал Петрович. Ведь там, на Медвежьих Озерах, где была сгоревшая видеостудия, Серый искал именно эту бабу. Бабу похитил конкурент Петровича Гаспаров, а Петрович помог Серому советом. Не помогать ему надо было, а грохнуть, пока не поздно! А журналистку наверняка убрал бы сам Гаспаров, и теперь у Андрея Петровича Мамонтова не было бы этой головной боли.
Возможно, затевать слежку за журналисткой не стоило. Теперь, когда с момента гибели Гаспарова миновало три месяца, Петрович был в этом почти уверен. Но Гаспаров погиб с таким шумом, а его порнобизнес завалился с таким треском и грохотом, что Мамонтов занервничал. Случись все как-нибудь потише, лучшего подарка нельзя было бы желать: главный конкурент, кровный враг, который спалил студию Петровича, убил его людей и подбирался к самому Мамонтову, умер и утащил за собой в могилу весь свой бизнес и почти всех своих помощников. Рынок был практически свободен – приходи и владей, но прийти и взять то, что осталось без хозяина, Петрович уже не мог. На Горбушке свирепствовала милиция, переодетые опера шныряли вокруг подземных переходов и лотков с видеопродукцией, вылавливая распространителей порнографии. Нескольких торгашей взяли с поличным, но те молчали – берегли здоровье. Всякая активность на рынке порнофильмов замерла.