— Верно, ларэ Тьен, — проникновенно и очень недобро улыбнулся мне уже Генрих Эролский и именно он и никто иной. — Однако вы явно не спешили на зов.
У меня тут же возникло ощущение, что передо мной стоит правитель семисотлетней давности. Рациональная сторона натуры твердила «Его уже давно черви сожрали», но как-то звучало не очень уверенно. Гаденыш Николсон был талантлив, хоть плачь.
— Служба государю важнее прихотей государя, — неожиданно для самой себя выдала я фразу, которой в сценарии не было. Само вырвалось. Случалось иногда такое, и после Сэм громко кричит, а партнеры по съемкам глупо хлопают глазами.
Вот и на этот раз члены съемочной группы замерли на месте, ожидая худшего.
— Так королевская воля для вас лишь прихоть? — процедил Николсон и начал передвигаться от окна, своей начальной точки, ко мне.
Шел он неспешно, по-настоящему царственно, с идеально прямой спиной, а в каждом движении проскальзывала едва уловимая вальяжность, которая часто встречается у облеченных властью.
Вот же зараза… Ну почему Николсон так легко входит в роль?
И, главное, как отвечать теперь? Наимпровизировалась на свою голову! Главное, чтобы выражение лица не выдало.
— Воистину, — ответила я самым протокольным тоном и вытянулась по стойке смирно, глядя прямо перед собой.
Наверное, не лучший вариант, однако Сэм еще не кричал «стоп», а Лесли не спешил выходить из роли Генриха Эролского.
Оказавшись рядом, Николсон смерил меня высокомерным взглядом в стиле «Все падите ниц», а потом резко толкнул меня в сторону двери. Впечаталась в твердое дерево я качественно и душевно. Удалось не застонать, а просто злобно зашипеть сквозь стиснутые зубы, и то тихо. Все современники в один голос твердили, что Риннэлис Тьен слабости никогда не показывала. Вот и я не стану.
Эротическая сцена между тем из горизонтально-настольной переросла в вертикально-придверную. Хотя, ну как эротическая… Хвала всемилостивым богам, Николсон во время съемок смотрел ровно туда, куда и должен смотреть персонаж. Нужно — в глаза, нужно — в вырез блузки. Сейчас Лесли посчитал, что правильней поймать мой взгляд. При этом партнер всем телом вжал меня в дверь, что со стороны наверняка смотрелось достаточно многозначительно. Одновременно рука Николсона легла на шею, не сжимая горло, но обозначая, что придушить он может в любой момент.
Дрэйк, разумеется, мог сейчас вырывать последние волосы, но со стороны сцена наверняка смотрелась красиво.
— Стража окончательно распустилась, раз даже лучшие ведут себя так своевольно, — уже скучающим тоном обронил «Генрих Эролский».
Ладонь у Николсона была крупной и лежала на моей шее таким хитрым образом, что пришлось задрать подбородок неестественно высоко. Это и ощущалось неудобно, и выглядело, думаю, соответственно.
— Стража верна присяге, — отозвалась я, от души радуясь, что голос сейчас у меня звучал точно так же, как и в начале сцены. Ларэ дознаватель и не должна была потерять знаменитого самообладания в таком положении.
Между тем Николсон приблизил свое лицо к моему, не отводя взгляда. В таком положении можно выкинуть что угодно, в том числе и поцеловать. Я усмехнулась, красноречиво оскалив на монарха зубы. Так мы с Лесли и замерли, пока до Сэма не дошло завопить «Стоп», и камера не перестала снимать. До этого момента ни партнер, ни я не пошевелились и не произнесли ни слова, словно опасаясь разрушить волшебство игры.
— Вот это что было сейчас?.. — горестно вздохнул режиссер, выходя на свет. — Ну вот зачем вы оба это устроили, а? Ведь в сценарии написано…
— Редкостное дерьмо, — вполголоса закончила я за Сэма.
Тот нахмурился, точно собираясь с мыслями перед гневной отповедью, но меня неожиданно поддержал Николсон.
— С чего моему персонажу домогаться кого-то вроде Риннэлис Тьен? Он ведь король, в конце концов. У него доступ к красивым и беспроблемным женщинам двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
Дрэйк хотел уже возмутиться, я по лицу его видела, но нашу сторону заняли дознаватели, которые, оказывает, стояли неподалеку и наблюдали за съемочным процессом. Когда они успели подобраться так близко, оставалось только гадать.
— Его величество не отличался любвеобильностью ни в один из периодов своей жизни, — с видом ученого доки заявил Аэн. — Как и славный предок моего рода Риннэлис Тьен-и-Аэн.
Все это звучало как начало феерического наезда. Мне уже приходилось иметь дело с кахэ, да и читала я о них немало, если кто-то из южан начинал говорить что-то вроде «уважаемый славный предок» или «наши священные традиции», стоило найти веревку покрепче и наладить скользящий узел. Потому что историю и традиции своего народа кахэ отстаивали с пеной у рта и до смерти. Обычно оппонента.