Но в какой-то момент пришло раздражение. Чем дальше, тем больше ей стало казаться, что отец, и без того проводящий много времени в работе, слишком щедро тратит досуг на неприятного ученика и слишком рьяно расхваливает его безграничные таланты. Можно было подумать, что мастеру Махтано для полного счастья не хватает чего-то еще кроме любимой работы, прекрасной жены и обожаемой дочери!.. Однажды Нэрданель даже вспылила на этот счет и высказала все с большим жаром, чем вызвала искреннее удивление и раскаяние Махтано.
— Куколка, мне так жаль! — принялся извиняться он. — Я совсем не думал, что ты можешь чувствовать себя покинутой. Ну не сердись, дружочек! Полагаю, я мог бы что-то с этим придумать…
Он несколько дней продолжать виниться, утешать и обещать; обещание потом держал. Времени с учеником стал проводить чуть меньше, с семьей — чуть больше, а к живописным и скульптурным опытам дочери стал относиться чуть внимательнее. Спустя какое-то время даже сам предложил переоборудовать в студию одну из верхних комнат и вообще стал осмысленнее поощрять это увлечение. Нэрданель сменила гнев на милость. Но только в отношении отца.
Куруфинвэ оставался живым воплощением высокомерия и надменности. Было в нем что-то поддельное, фальшивое — чего Нэрданель никогда не выносила и всячески презирала. К тому же она не раз и не два невольно слышала обрывки разговоров отца с королем Финвэ, еще одним постоянным гостем в их доме. Король неоднократно сетовал на разного рода семейные неурядицы, о которых в общих чертах знал весь город и весь Валинор. Во дворце постоянно случались размолвки, в них постоянно фигурировал старший сын короля. И хотя Нэрданель знала, что многие винят в происходящем королеву, а сама она с Индис была знакома довольно поверхностно, рассудок подсказывал: чтобы поссориться с королевой, нужно приложить немалые и осознанные усилия!
И потом короля она обожала, сколько себя помнила. Он сызмальства качал ее на колене, называл красавицей — и из его уст это звучало нисколько не издевкой! — смешил и дарил приятные мелочи. А стоило ему заглянуть в не самом приподнятом настроении — это было сразу видно по щемящему контрасту между неизменной улыбкой и меланхоличной неподвижностью взгляда. Нэрданель всегда эту перемену подмечала. Поэтому источник его, королевского, беспокойства и расстройства изначально был для Нэрданель предметом живого порицания и раздражения. И когда стало известно о том самом трехлетней давности отъезде, она была только рада.
Но вот Куруфинвэ вернулся. Уже на следующий день после праздника он, как ни в чем не бывало, заявился к отцу, и они до ужина безвылазно проторчали в кабинете. Нэрданель тогда удостоилась взгляда по касательной и услышала привычное блеклое приветствие. Поэтому, обозлившись, ушла наверх и принялась обдумывать это самое письмо.
— Будет что сказать, когда явится снова.
Нэрданель посмотрела на свое нахохлившееся и подрагивающее отражение в чаше огромного фонтана и тяжело вздохнула. Весь этот праздник, разговоры на нем и, особенно, долгосрочные последствия возвращения принца порядком разбередили ее. Она даже надеялась, что ее доброжелательное письмо немного успокоит нервы, но получалось наоборот: ощущение неловкости преследовало и теперь, когда конверт бы отправлен. Мысли о том, как отнесется мастер к подобному посланию, снова вызывали смущение. Поэтому Нэрданель и отправилась к фонтану в центре площади — посмотреть на льющуюся воду, успокоиться и заодно решить, чем заняться дальше. А вместо этого опять принялась прокручивать в голове всякую ерунду…
— Думаю, стоит выпить шоколада, а потом пешком прогуляться до дома, — произнесла она, обращаясь к отражению, и то согласно кивнуло.
На главной площади города помимо королевского дворца и нескольких учреждений располагались и места разнообразного досуга. Магазины, салоны, ателье, а еще, например, один из самых знаменитых ресторанов Тириона — «Т», где столик заказывали не менее чем за месяц. По соседству находились и менее претенциозные заведения — ресторан «Голубка», кафе «Черный клен», «Лето»… Нэрданель особенно любила кондитерскую «У Лиссэ», куда они с матерью непременно заходили, если оказывались поблизости. Вот и сейчас не было причин изменять привычкам.
Нэрданель поднялась с парапета, убедилась, что платье не забрызгано, и пошагала в сторону кафе. Украшенный цветочными гирляндами вход призывно манил обещанием сластей и атмосферой беспечности. В окнах мелькали шустрые официанты; внутри и снаружи за круглыми столиками вертелись детишки, матери сидели рядом и наблюдали за ними. Все было мило и беззаботно — как обычно. Но уже почти у самого порога Нэрданель вдруг остановилась и в задумчивости оглянулась.
Площадь Туны широким кольцом охватывали самые красивые здания города: роскошные жилые дома с конторами и магазинами на нижних этажах, представительство Альквалондэ, солидное издательство «Нолмэ», а еще, конечно же, королевский дворец, Собрание мастеров, Цех Каменщиков, Торговая палата… Музеон.
Музеон располагался в здании бывшего дворца Его Величества у подножия Миндон Эльдалиева. Когда Ингвэ и его свита много лет назад переселились в Валимар, дворец торжественно передали в дар городу, и король вместе с Собранием долго думал, подо что приспособить такие площади. Вот тогда и предложили идею Музеона. На тот момент в распоряжении мастеров и их почитателей было уже немало работ, заслуживающих быть выставленными на всеобщее обозрение. Было очевидно, что число таких шедевров к вящей славе и радости всего Тириона будет только увеличиваться, поэтому король и распорядился обустроить комплекс вокруг Миндон Эльдалиева под выставочные залы. Работы заняли несколько долгих месяцев и вместе с самими зданиями, тоже некогда выстроенными городскими мастерами, явили публике еще один образец архитектурного искусства. Вскоре было дано объявление о наполнении залов собственно экспонатами, и их предложили так много, что пришлось собрать особую комиссию, которая с тех самых пор и занималась отбором новых предметов коллекции.
Нэрданель очень любила Музеон. До недавних пор она, по меньшей мере, раз в неделю навещала залы — в детстве с матерью, с отцом или с ними обоими, позднее и одна тоже. Ей нравилось бродить, переходя из зала в зал, от стены к стене, рассматривать многочисленные картины, скульптуры, барельефы, фрески…
Музеон делился на секторы, отведенные под разные виды искусства: здесь разместили и охотничье оружие, и деревянную резьбу, и драгоценную посуду, и одежду, и ювелирные украшения тоже. Огромный главный зал, некогда служивший тронным для Его Величества Ингвэ, был отведен под предметы, сохранившиеся со времен Куйвиэнен и Великого похода. Стены там расписали фресками на сюжеты тех дней, в центре воспроизвели группу походных шатров из шкур диких животных. Вокруг замерли звериные чучела и расписные манекены в кожаных и меховых одеждах с разными орудиями в руках. В витринах по периметру зала нашлось место многочисленным лукам, копьям, каменным ножам, украшениям из ракушек и цветной гальки и прочим незамысловатым предметы, изготовленным много-много лет назад.
Но всему этому Нэрданель предпочитала скульптуру и живопись. Именно в тех залах в Западном крыле она проводила много времени, сначала просто рассматривая чужие работы, позднее, делая их наброски, а затем пытаясь уловить что-нибудь свое. Но в последний год она ни разу не переступала знакомый порог: либо занималась в своей маленькой студии, либо на свежем воздухе — погруженная в мысли и в созерцание мольберта. Неудивительно, что о новой выставке она не знала ничего.